…Солнце клонилось к горизонту, окрашивая черепичные крыши академии в багряные тона. Цзиньчан, окружённый толпой восхищенных поклонниц, снова и снова, снисходя к их просьбам, писал стихи на веерах и шелковых платках поклонниц. Его безупречный профиль, обрамленный темными волосами, казался высеченным из камня. Он был воплощением храбрости и ума, кумиром всех учениц.
Ши Цзинлэ, наблюдая за этой сценой, чувствовала, как внутри нее снова разгорается необъяснимая злость. Ей было противно это всеобщее обожание, эта показная лесть. Неужели никто не видит его самодовольной ухмылки, его напускной скромности?
Мао Лисинь, войдя в комнату с подносом пирожков, заметила хмурое выражение лица Ши.
— Что случилось, Цзинлэ? Неужели тебя тоже задевает геройский ореол Золотой Цикады? — спросила она, лукаво прищурившись.
Цзинлэ ничего не ответила, лишь отвернулась к окну. Лисинь усмехнулась и поставила поднос на стол.
— Погляди, что мне подарил Бяньфу, — промурлыкала она, поглаживая нефритовый браслет на своей руке, дорогой подарок от возлюбленного. — Бяньфу уже предложил мне выйти за него замуж, — добавила Лисинь, — а ты, если будешь и дальше ревновать и злиться, упустишь Цзиньчана, Ши…
Ши не ответила. Лицо её напоминало маску. В глазах плескалась буря, но она старалась держать себя в руках. Слова Лисинь острыми иглами вонзились в ее сердце. Но почему? Она не любила Цзиньчана. Любовь — это вообще не про неё! Но почему тогда ревность, зелёный дракон, терзала её сердце?
— Поздравляю, — наконец выдавила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Бяньфу — достойная партия. Он человек порядочный и честный.
Лисинь приподняла бровь.
— Неужели? А я думала, ты сейчас начнешь кричать, что он скучный и петь не может.
— Я рада за тебя, Лисинь, — повторила Ши.
— Ши, послушай меня, — мягко произнесла Лисинь, коснувшись ее руки. — Цзиньчан видит твою красоту и доброту. Ты нравишься ему, — продолжала Лисинь, ее глаза искрились лукавством.
— Что ты знаешь о Цзиньчане? — прошипела Ши. — Он купается во внимании десятков поклонниц и ему только это и нравится…
— А, может, он устал от твоей неприступности, Ши? Действуй, пока не стало слишком поздно. Иначе ты останешься одинокой сосной на вершине горы, взирающей на чужое счастье.
Слова Лисинь снова вонзились в сердце Ши. Внутри все сжалось от невыносимой боли. Неужели ее ревность, ее страх потерять Цзиньчана настолько очевидны? Неужели она действительно кажется такой холодной и далёкой?
— По-твоему, мне тоже надо бегать за ним и ронять веера у него под носом? — ядовито осведомилась она.
— Это вовсе не обязательно. Достаточно хотя бы на репетиции иногда улыбаться ему, а не произносить монологи влюбленной с таким видом, точно у тебя разболелись зубы.
В принципе, Цзиньчан всё рассчитал верно. Его популярность взлетела до небес, он купался в лучах славы. Ши Цзинлэ, видя, что все девицы академии лежат у его ног, злилась и ревновала. Её сердце, обычно спокойное как гладь озера, теперь бушевало, словно горная река в половодье. Его окружали восторженные взгляды и сладкие голоса. Он принимал почести с небрежной грацией, словно рожденный для этого, зная от Лисинь, что Ши просто кипит от гнева.
На самом деле Цзиньчан вовсе не считал красавицу Ши неприступной крепостью. Неприступных крепостей не бывает, нужно просто правильно подобрать стратагему. Он давно изучил эту девушку, как картограф изучает новую землю, отмечая каждую деталь: легкий румянец, проступающий на щеках, когда она слышит определенную мелодию, едва заметную дрожь пальцев, когда речь заходит о покойной матери, тонкий аромат жасмина, исходящий от её шёлковых одежд.
Шаг за шагом, он приближался к цели, методично и терпеливо. Не облекал чувства в тонкие метафоры, не засыпал её стихами собственного сочинения, искусно вплетенными в канву древних легенд, не ронял намёки и не посылал ей свежие букеты орхидей каждое утро. Он не торопил события, зная, что внезапный штурм лишь отпугнет её. Он строил мосты, а не стены, общался намеками, полутонами, взглядами, жестами, достойными театральных подмостков.
И однажды, когда на репетиции их руки случайно соприкоснулись, он почувствовал, что крепость, наконец, сдается…
Их любовь росла, как виноградная лоза, обвивая стены сада, незаметно, но прочно. Она была соткана из взглядов, украдкой брошенных друг на друга, из полуулыбок, из тихих прогулок по берегу реки, где слова были излишни. Они были подобны двум звездам на ночном небе, сияющим в одиночестве, но знающим, что их свет — часть одной вселенной. Их история любви, не записанная в романах, была тиха, словно дыхание ветра в бамбуковой роще.