Одет Чип был в зелёные шорты-бермуды и мешковатую оранжевую футболку, под которой угадывались очертания регенерационного аппарата, чьи собратья обосновались на ногах и лице хозяина дома, действительно придавая ему сходство с киношными злодеями-киборгами из космических боевиков. Сходство усиливали глазной имплантат в левой глазнице, горевший зловещим тускло-зелёным цветом, и нашлёпки биопластыря на местах, где приживалась пересаженная на обожжённые участки кожа. А ещё он выглядел моложе, чем я ожидала. Из-за повреждений нельзя было сказать наверняка, но никак не старше сорока.
— Ого, — прогудел он с тем самым металлическим дребезжанием, что и по телефону. Только сейчас причина такого звучания была видна наглядно: на горле Чипа мигал индикатором ещё один регенератор живых тканей. Неуклюже переставляя ноги, он подковылял поближе и протянул лопатообразную лапищу, которую Витёк тут же невозмутимо пожал.
— Паша, — представился Чип. — Не думал, что у тебя и в жизни шевелюра такого… необычного колера, прям как у Кисы Воробьянинова.
Причёска моя до сих пор заставляла деда ласково звать меня “попугайчиком”, а бабушку горько вздыхать, сетуя на дикие нравы молодёжи. Как по мне, так ярко-синие волосы с несколькими разноцветными прядями были вполне приличным и даже консервативным вариантом, особенно если сравнивать с шевелюрами большей части моих знакомых.
— Витя, — представился басист и тут же примерил привычную уже для меня роль неуча. — А что за Киса такая?
— Такой, — поправил Паша-Чип. — Один из главных героев книги “Двенадцать стульев”. Так, заходите давайте, а то там на столе всё стынет. Вы как через Машук ползком перемахивали, право слово...
Мы с Витьком зашли в пропахшую медикаментозным, характерным для больниц, запахом квартиру и огляделись. Если не считать африканских масок вперемешку с явно милитаристскими штуковинами на стенах и полках и огромного количества снимков в рамках (по-моему, там были даже древние плоские, двухмерные чёрно-белые фотоснимки), обстановка оказалась вполне обыкновенная. Ну, почти — две стены в зале занимала старомодная библиотека с самыми настоящими бумажными книгами.
— Прогулялись пешком, — я бухнула рюкзак на пол, и аккуратно примостила зачехлённую синтегитару к стене. — Кстати, мне всегда казалось, что тебе полтинник годков. И что ростом ты поменьше.
— Это с какого перепугу? — опешил Паша и медленно, с явным усилием переставляя ноги, зашагал к кухне. — Мне тридцать шесть всего, так что попрошу не причислять меня к стану раритетных персонажей! Так, и коридор не надо загромождать — айда к столу, мой нахлебник уже всё приготовил. Хоть какая-то польза от этих придурков электронных…
За столом, как водится, знакомство продолжилось, и уже к десерту тонкий ледок неловкости первых минут общения треснул. Чип в разговоре оставался ровно таким же, как и в Барлионе. Единственным неудобством был глазной имплант: я то и дело ловила себя на том, что начинаю на него таращится, и каждый раз испытывала от этого неловкость. Ну и тоскливый взгляд Паши в процессе поглощения им какой-то пюреобразной массы через трубочку вызывал чувство лёгкого стеснения от собственной возможности нормально есть. А вот Витька, похоже, ничто не пронимало: сидел себе и безмятежно уплетал за обе щеки предложенный завтрак. Вероятно, свою роль сыграл принятый в поезде коньяк, но Зверь и по жизни никогда не отличался особенной впечатлительностью, так что сказать наверняка было невозможно.
Общей темой разговора логично стала Барлиона, как единственное, что объединяло всех присутствующих.
— И всё равно я этот пучок редиски найду и употреблю без масла, — поделился своими мечтами добраться до ненавистного Ухогорлореза Паша.
— Эт да, — солидарно кивнул Витёк, — за такое надо морду рихтовать по самые ноги.
— Сказали два великих воителя, не добравшиеся даже до десятого уровня, — я искренне развеселилась от таких разговоров.
— И чего? У меня вон братан без всяких уровней этих самых ПКшеров крошит, как повар начинку для пирогов, — возразил Паша. — Теперь не знает, куда от заказов деться.