Кфар Нахум — это всё ещё родная Галилея. И потому в один из дней, когда в доме Сусанны собрался народ — послушать пророка Иисуса Назареянина, у дома Сусанны появились и те, кого Он уже не ждал. Ибо они его тоже забыли. Так думал Он, но ошибался. Каким бы Он ни был, разве не был Он сыном человеческим?
Там была его мать, и, стыдясь, закрывала лицо покрывалом. Братья Его, Иаков, Симон, Иосиф, Иуда. Ближние Его. Те, кого Он любил, пришли взять Его, взять силой, ибо говорили, что Он вышел из себя.
Они могли сделать это лишь вне дома Сусанны. Ибо в доме Сусанны, за эти месяцы ставшем чем-то вроде бет-ха-кнессет, где упоминалось имя Господа, где служили Ему, невозможно было насилие. В комнату, в которой яблоку негде было упасть, ворвался перепуганный Кифа.
— Учитель, они ищут тебя, ищут, — громким шёпотом возвестил он, прорвавшись через ряды слушателей, и приникнув к уху Иисуса.
— Кто? — Иисус был спокоен. Он не знал за собой вины и не боялся возмездия.
— Матерь твоя и братья! Они тебя зовут! Они послали за тобой!
— Зачем им искать меня? — задумчиво отвечал Иисус. — Что общего между нами? Я отдал все долги и получил своё сполна. Нет между нами невысказанного…
— Я был там в толпе, Раввуни! Я слушал…
— Хотел бы я, чтобы не ты, а они тебя слушали, Кифа, когда я пошлю тебя к ним. Жаль, что ты не понимаешь.
— Когда они говорят, что ты имеешь в Себе Веельзевула? И одержим бесом? Станут ли они слушать меня, когда Тебя посадят на цепь возле людного места, собирать подаяние![245]
Лицо Учителя вспыхнуло краской, дрожь прошла по Его телу. Зашумело, заволновалось собрание. Раздавались отдельные выкрики:
— Говорил я тебе, не от Господа, от бесов его дар! Он одержим, это безумие!
— Родные, родные ищут Его! Родные хотят взять, они знают о Нём всё! Что тут думать, люди?! Кому вы поверили!
Кифа дёргал за руку Иисуса, пытаясь привлечь к себе внимание. Ему не удавалось это. Учитель погрузился в глубокое размышление, голова Его была опущена, казалось, Он отсутствовал в эти мгновения в доме Сусанны или даже в Капернауме, или на земле. Так далёк был Он от всех и ото всего.
Печаль захватила его душу, горе окутало разум. Он, кто дарил людям надежду каждой минутой своей жизни, был впервые уязвлён пониманием бессмысленности человеческого существования. Иисус был потерян, искал прибежища в молитве. К тому, кто оставался единственной опорой, единственным Отцом. Не было больше родных и близких, умерших в одночасье здесь, в Кфар Нахуме, Его городе…
Когда Он поднял голову, в глазах его были слёзы. Но взор просветлел странным образом, и блестящие влагой глаза не прятались от взволнованной толпы слушателей. Он не знал вины за собой и не боялся справедливого воздаяния. Он двинулся к выходу. Люди расступались перед Ним. И в этом их безмолвном теперь, быстром подчинении Ему был оттенок уважения к чужому горю. Ещё одно звено в той цепи, что была их связующей цепью. Во всяком случае, с теми, кто в Него верил. Пусть их было не так много, как хотелось бы…
На пороге он остановился. Обернулся ко всем — и к тем, кто верил, и к сомневающимся. Рука его легла на голову юноши, что успел коснуться Его одежды в благоговении и с верой. Глаза обращены к старой женщине, упавшей на колени, когда он шёл мимо. А слова… Слова, наверное, к Кифе, которого он оставил растерянным у стены. Или к самому себе. Или, быть может, к Отцу Небесному? Или к поколениям потомков тех, кто имел счастье быть в тот день рядом.
Но так или иначе, к кому бы Он ни обращался, Он сказал тогда, и слова эти не были потеряны в грядущих веках:
— Кто матерь Моя и братья Мои?
Ответа не было. Он обозрел, не торопясь, всех присутствующих. И твёрдо, без сомнений, без колебаний, произнес:
— Вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь.[246]
И ушёл. Ушёл из дома Сусанны. Прошёл мимо матери и братьев, бывших недалеко. Подарил напоследок взглядом. Спокойным, без тени гнева или презрения. Просто внимательным и понимающим. Но даже Иаков опустил глаза, а мать, протянув к Нему руки, зарыдала в отчаянии. Он ушёл, не заметив этого. Многое мог Он излечить, ещё больше простить. Но не в Его силах было помочь близким, тем, кто сегодня, предав Его, предал себя самого. На муки совести, на отчаяние и горе прощания.