— Это вы никак про нашего «павлина»? При случае расскажу, что за гусь лапчатый. А мне делом приходится заниматься. Полночи за контрабандистами гонялся, весь извазюкался. Давайте начистоту, Константин Спиридонович. Вижу в вас недоверие к моей персоне. Вы мне не подчиненный, я вам не начальник. Передал, что поручено.
Штабс-капитан встал из-за стола, одёрнул в углу занавеску и извлёк на свет божий пузатую бутылку, два стакана и яблоко, которое он быстро разделил на дольки.
— Санторинское! — похвастался он, разливая вино по стаканам.
— Богато живёте! — отозвался я, вдыхая позабытый сладкий запах.
— Так ведь — Одесса!
Я отметил про себя, что любое выдающееся явление — от пыли до эксклюзивного вина — одесситы воспринимают, как нечто само собой разумеющееся и имеющее самое простое объяснение коротким словом «так». Забалованные в конец, ребята! Или привыкшие к чудесам? В Стамбуле я слышал от Цикалиоти, что в Вене издается газета на греческом для одесситов, в которой их город описывается исключительно как рай на земле. Сидя в карантине, сложно думать о реках из молока и меда, текущих по здешним улицам.
Мы «вздрогнули», похрустели яблочком, глаза у обоих потеплели.
— Прекращайте дуться, Константин Спиридонович! — сказал офицер, разливая остатки вина по стаканам.
Я обратил внимание, что его обращение по имени-отчеству режет мне слух.
— Называйте меня, Костой, ваше благородие!
— Вот это по-нашему! — хлопнул себя по коленке офицер. — Будь мы в армии — другое дело! А промеж своих, чего чиниться!
Видимо, тема «промеж своих» штабс-капитана задевала не на шутку, коль скоро он ее второй раз уже поднимает.
— Ты, Коста, не вздумай меня аристократом каким считать. Выслужил звания свои. Из унтеров в офицеры поднялся. И человеческое отношение — ценю! Выпьем!
Мы допили остатки санторинского. Сладкое вино хорошо вдарило по мозгам.
— Николай Ефстафьевич, не в службу, а в дружбу: мне бы в город вперед Спенсера попасть. Оглядеться, осмотреться, понять, что почем…
Офицер расхохотался так, что щеки налились краснотой.
— Нешто засиделся в городке? На волю потянуло? Одесситок — на штык!
Я с укоризной откинулся на стуле, выражая всем своим видом полное несогласие со столь вольным прочтением своих намерений.
— Пардон, пардон… Вырвалась двусмысленность. Армейские повадки, сам понимаешь! Тебе же четыре дня всего осталось под замком сидеть. А, впрочем, есть резон в твоих словах. Сам ты — не местный, будешь, как и твой подопечный, как теленок в вымя мордой тыкаться, в городе оказавшись. Осмотреться, говоришь?
— Оглядеться, понять, что — куда…
— Вряд ли, ты что-то сообразишь за одну вылазку, — задумчиво произнес Проскурин, постукивая пальцем по пустому стакану. — Вопрос на самом деле серьезный! Вот отпущу я тебя, а Спенсер задумается: за что ж рабу божьему, Косте, такие привилегии?
Я набычился. Хорошо ведь сидели!
Стены в конюшне у Джузепино, плавание на корабле, скованного перилами палубы, четыре опостылевшие стены карантинного домика из ракушечника — все это настолько мне обрыдло после полной приключений стамбульской эпопеи, что я был готов на все, чтобы убедить штабс-капитана выпустить меня на свободу. Хоть на денек! Хоть на несколько часов! Ведь где-то там, наверху, люди идут по своим делам, не спрашивая разрешения. Оттуда доносятся звуки оркестра, ветер приносит радостные крики даже в полночь, когда оранжевая одесская луна выстилает мне свою дорожку, словно приглашая сбежать ото всех в понтийские воды…
Встряхнул головой, прогоняя морок. Поднял полные тоски глаза на офицера.
— Эко, брат, тебя разобрало! — мигом считал он мое состояние. — Как сказала одна умная русская голова: избыточная строгость законов Российской империи искупается необязательностью их исполнения! Помогу я твоей беде. Вот прямо завтра и помогу! Найдешь, что Спенсеру сказать?
Совместное распитие — святая процедура: градус доверия повышает моментально.
— Не вопрос! — ответил ему уверенно.
«Таможня» терзать мой разум возмущенный не стала. Чутко и профессионально уловила мой настрой. И быстренько выдала весь расклад.
Все оказалось намного проще, чем я себе вообразил. Достаточно было скинуть опостылевший «санаторный» наряд и покинуть незамеченным территорию городка — и ты уже условно свободен. Впрочем, во избежание последствий, требовалось вернуться до темноты и на следующий день пройти традиционный осмотр в лазарете.