Мамы, мамы… Чуть не убили!
— Я улыбаюсь, потому что горжусь своим племянником, сестра!
— Ты гордишься тем, что он дерется?
— Да, представь себе! — я чуть повысил голос, чтобы немного охладить пыл сестры и заставить её прислушаться к голосу разума. — Мария! А ты как себе все представляешь⁈
Мария даже перестала лить воду, пока не понимая, к чему я клоню.
— Ты думаешь, что он всю жизнь будет рядом с тобой? Всегда будет держаться за твою руку или за юбку? И ты всю жизнь собираешься заслонять его от любого дуновения ветерка?
Сестра приходила в себя. Я перешел на турецкий, чтобы и Янис услышал, что я скажу.
— Он — мальчик! Он будет каждый день выбегать на улицу поиграть. И, поверь мне, еще не раз и не два будет драться со сверстниками и приходить к тебе с разбитым носом. Это — неизбежно. Такова обычная жизнь любого нормального мальчишки! Через сто лет будет так! Через двести, через пятьсот! Так почему я не должен радоваться тому, что мой племянник не струсил, не побежал с плачем к тебе, не укрылся за твоей юбкой, а дрался⁈ Дал отпор! Почему я не должен радоваться тому, что растет мужчина, который, когда вырастет, спрячет тебя за своей спиной и прибьёт каждого, кто посмеет поднять на тебя руку!
После такой речи не могла не установиться мертвая тишина.
По взгляду сестры было понятно, что она признала, что я прав.
Папа! Папа вышел во двор с кинжалом, не задумываясь, чем это ему грозит. Сама — тому свидетель! Но не стану бить крупным калибром. Сама все понимает!
Выслушав меня, эта глупыня перевела взгляд на Яниса, который стоял в тазике и все еще пытался осмыслить до конца, что я сказал.
Сестра обняла мокрого нахохлившегося Яниса.
— Мой герой! — прошептала, роняя слезинку.
Напряжение схлынуло. Все расслабились, заулыбались.
— Конечно, герой! — подхватила Адаша.
— Герой заслужил мороженого! — решил я. — Янис! Хочешь мороженого?
— А что это? — Янис за ответом обратился к маме.
Но и Мария не имела представления, о чем идет речь. Теперь они оба вопросительно посмотрели на меня.
— Самая вкусная вещь на свете! — я держал интригу.
— Конечно, хочу! — Янис поверил на слово.
— Адаша! В Одессе есть мороженое для героев? Джелати? — уточнил я, поворачиваясь к нашей хозяйке.
— Вот ты спросил! — фыркнула она в своей манере, оскорбившись. — Конечно, есть! Еще Де Рибас выписал мороженщика из Италии. Ступайте к Памятнику. В театре или в кофейне отеля «Петербург» найдете!
Под «памятником», как я понял, она имела в виду статую Дюка. Я сцапал одевшегося племянника за руку и решительно направился на Бульвары или, говоря на местном слэнге, на Променад.
Сестре пришлось прибавить ходу, чтобы не отстать. Адаша стояла в дверях. Смотрела вслед. Махнула рукой.
Сестра нагнала нас, пристроилась рядом и тут же принялась дергать меня за рукав. Я отреагировал, посмотрел на неё. Вид у неё был заговорщицкий.
— Что? — недоумевал я.
— Ты почему Адонию с нами не позвал? — с видом бывалого подпольщика зашептала. — Она ждала. Видела я, как она на тебя смотрела.
Я рассмеялся — как мне все это было знакомо! Сестричка, как все греческие женщины, включила режим свахи. Что бы с этим миром не случилось, а греческие мамы и сестры не могут спокойно жить, пока не пристроят своих сыновей и братьев. Львиная доля их жизни уходит на поиск «хорошей девушки из хорошей семьи». Разрабатываются тайные операции по сведению одиноких! И вот уже ни о чем не подозревающие парень и девушка «случайно» сталкиваются, или «хорошую девушку из хорошей семьи» посылают за солью к соседке за тридевять земель!
— Вот, что ты смеёшься⁈ Такая девушка! Такая девушка! — тут она призвала в союзники Яниса. — Скажи, мой мальчик, какая Адония хорошая девушка!
— Да, — племянник почувствовал, что сейчас от него требуется только утвердительный ответ, а любой другой — отрицательный, или выражающий сомнения — вызовет страшное недовольство.
— Вот, видишь! — Мария успела погладить сына по голове за поддержку. — Ребенка не обманешь! Он чувствует!
— Сестра! — попытался, было, вставить словечко.
— Хорошо, хорошо! — сестра предупреждала возражения. — Пусть не красавица! И что⁈ Подумаешь! Зато с приданным! Целый постоялый двор у ее семьи.
— Таверна, — уточнил я.
— И таверна, и дома вокруг! Заведешь себе жену, детки пойдут… И мне в таверне дело найдется, — мечтательно вздохнула она.
На этом «горючее» её мечтаний иссякло. Она задумалась о своей судьбе, оглянулась, понимая, что по-прежнему находится в городе, который ей совсем не по душе, и вынесла неутешительный приговор: