Я продолжал обнимать сестру. Взглянул поверх её головы на племянника.
«Поэтому Янис так прикипел к „Кузьмичу“, — думал я, наблюдая за ними. — Он получает от доброго солдата сейчас так необходимую ему дозу ежесекундного обожания, которую имел от отца в избытке».
Янис в этот момент забирал протянутый ему «Кузьмичом» камень.
— Камень! — медленно проговорил «Кузьмич».
— Камень! — старательно повторил Янис.
«Камень, ножницы, бумага!» — мелькнуло у меня в голове…
В наш распорядок дня включили регулярные посещения лазарета. Странно встретивший нас в первую ночь доктор полностью переменился. Осмотры были поверхностны, врач — весел, любезен и ненавязчив.
Но на десятый день его словно подменили. Он встретил меня хмуро и, ничего не объясняя, лишь процедил:
— Вас ожидают. Пройдите в процедурный кабинет.
Сердце сжалось в тревоге. Что случилось? Неужели, меня оставят в лазарете?
Мне указали на дверь.
[1] Авторы, во избежание упрёков, сообщают: сцена взята из непереведённой на русский язык книги американца Дж. Стефенса «Происшествия во время путешествия по русской и турецкой империям». Стефенс был в Одессе одновременно с нашим героем.
Глава 3
Тайная вылазка
В серой унылой комнатке меня поджидал невзрачный — под стать лазарету — офицер с усталым лицом, с покрасневшими от бессонной ночи глазами и в мундире, присыпанном белой пылью.
— Константин Спиридонович? — приветствовал меня таможенник, судя по его знакам различия.
Я растерялся, удивленно на него взглянул — так меня еще никто не называл за время пребывания Костой Варвакисом.
Он рассмеялся, видя мое недоумение:
— Привыкайте, вы в Российской Империи! Промеж своих мы общаемся по имени-отчеству.
Я уже начал догадываться, что означает эта сцена. Офицер рассеял последние сомнения.
— Я получил письмо от Фонтона. Тысячу извинений за задержку, но сами понимаете… Дипломатическая почта… пока ее разберут в экспедиции… пока мне переправят… Секретность опять-таки…
Я выдохнул и, не спрашивая разрешения, уселся на стул напротив офицера.
— Я не представился, — еще раз извинился мой собеседник, не обратив внимания на мою бестактность. — Николай Евстафьевич Проскурин, штабс-капитан по ведомству таможенно-карантинной службы.
— Мне говорили, что будет офицер из морского штаба.
— Ну, пардону в таком случае прошу! Служил-с в пехоте, в море исключительно ноги мочил, за контрабандистами гоняясь. Впрочем, вопрос ваш разумен. Я бы и сам затосковал, случись такая оказия. Но есть способ с ней разобраться. Вот вам письмо Феликса Петровича. Читать не дам, но показать — покажу.
Проскурин сунул руку за обшлаг мундира и вытащил конверт со сломанными сургучными печатями. Извлек листок бумаги, повертел перед моими глазами, ткнув пальцем в подпись.
— Пишет мне тут Фонтон, что вы человек сообразительный и прочие комплименты. Да я и сам вижу: выдержки вам не занимать. Ну, стало быть, политесы разводить не стану, объясню все чин по чину. Спенсеру решено препятствий не чинить, извиняюсь за каламбур. Пусть развлекается в Одессе. Город у нас — веселый.
— Никакого наблюдения? — искренне удивился я.
— В Одессе-то? Тут не Константинополь, где любой иностранец — как бельмо на глазу. Тут скорее русский человек в толпе будет выделяться. Вам еще предстоит все это своими глазами увидеть. Какой смысл его настораживать плотной опекой? Какие секреты ему откроются? Шпионскую сеть создаст? Так ее и создавать нет нужды — любой свободно заезжает. Твори, что душа пожелает.
— Я бы не сказал, что свободно…
— Ну, карантин. Ну, посидите две недели… Осталось — всего ничего. В общем, решено так: ваша задача — укрепить доверие, чтобы дальнейший вояж данного господина не обошелся без вашего участия. Если возникнет нужда связаться со мной или моими коллегами в будущем, называйте его в записках «Бююк».
— Почему «Бююк»? То есть «большой»?
— Почем я знаю? Так Фонтон предложил.
— Наверное, придумал такое имечко, потому что со Спенсером я встретился впервые в Бююкдере.
— Мне знать подобное невместно, приказ есть приказ, — штабс-капитан развел руками. Мол, люди мы маленькие: что начальство придумало, нам и выполнять.
Что приказано? Кем приказано? Ну-ну. Так уж ты крепок, штабс-капитан? А если так?
— Отчего вы такой запыленный, Ваше благородие? Нас встречал на границе офицер — всем офицерам офицер, мундир — как с картинки, — задал я заинтересовавший меня вопрос. Да и обстановка располагала к легкому троллингу. Свалился на меня пыльный мешок — и команды раздает. Есть над чем задуматься.