— Ваше Благородие! — тут же подошёл он к моей постели и принялся мерить пульс, проверять температуру тела и прочие врачебные штуки. — Жар спал, значит, весь токсин вышел… Мы уж и не чаяли, что вы очнётесь.
Если опустить подробности, после того, как я потерял сознание возле госпиталя, меня тут же затащили внутрь. Правда, для этого пришлось постараться дюжине человек. В операционной извлекли клинки и попытались исцелить мои раны силами местных целителей, но ни на зелья, ни на магию моё тело не реагировало. По предположению доктора, тому виной был токсин, попавший в кровь от мечей стеклянного упыря.
Уф, какое счастье, что я его пристрелил!
Именно из-за него никакие лекарства, мази и отвары не работали. Хирургам не осталось ничего иного, кроме как обработать раны, зашить всё, что можно и нельзя, сделать все остальные возможные операции и наложить швы, а после надеяться только на чудо. Потому что странным образом (для них, но не для меня), я не умирал. Врачу я скормил ту же байку, что и Тарасову. Огрская природа и прочая-прочая.
Не знаю, насколько мне поверили. Врач Лесниковых связался даже со своими знакомыми из Имперской армии — вдруг они слышали о таких ранениях и токсинах. Слышали. После нападения на нас этого же Юрия после бала во дворце Императора. И противоядия у них до сих пор не было.
А у меня, можно сказать, было. После того зелья, которое я приготовил, чтобы спасти Альфачика, мой организм научился сам перерабатывать и выводить из тела токсин Саранчи. Думаю, теперь и у девушек есть иммунитет к этой заразе.
После операций меня перевели в главный госпиталь рода Лесниковых. Располагался он на одном из срединных ярусов древа. Нижние сильно пострадали от колдовского огня Юрия, и сейчас там проходили восстановительные работы.
Как раз после того, как я удовлетворил, чем смог, любопытство доктора, а он — моё, принесли еду. Много еды. Только я даже сесть не мог, чтобы вкусить эти прекрасные яства. Зелёный студень, то есть яблочное желе, объёмная тарелка овсяной каши на воде, пара варёных яиц, хлеб, масло, сыр и чайник со сладким чаем. Для поднятия уровня глюкозы, конечно же. Овсяной кашей на воде его не поднимешь, естественно.
Что сказать, больничная жратва одинакова во всех уголках Империи.
Впрочем, я был рад и ей, потому что не ел два дня. Но для того, чтобы я смог поесть, врач дал мне пузырёк микстуры. Смесь целебного зелья с обезболивающим. Теперь, когда токсин испарился из моей крови, оно могло подействовать.
Первый же глоток усмирил огонь, терзавший моё тело. В окно будто заглянуло солнце, свет стал ярче, картина, висевшая над небольшим креслом напротив, заиграла красками, даже дыхание сделалось лёгким и приятным.
Пожалуй, в микстуре не обошлось без морфия.
Зато и аппетит не то что проснулся, а будто ожил от тысячелетней спячки. Желудок аж жечь начало — так я захотел пуще прежнего есть. Нет. ЖРАТЬ!
Наконец меня оставили в покое, и я предался чревоугодию.
Правильно говорят: голод — лучшая приправа. Больничная баланда показалась мне настоящей пищей богов. Овсянка на воде пестрила вкусами и послевкусиями, яйца будто присланы из райских курятников, яблочное желе приятно обволакивало словно воспалённое нёбо, а сверху всё это заливал крепкий сладкий чай. Будь моя воля, я бы по три порции всего этого съел. Но врач рекомендовал пока умерить аппетиты. Ладно, ему виднее.
А может, это всё морфий?
Впрочем, всё съесть я бы всё равно не успел. Потому что, едва прикончил последний кусочек сыра, в палату ворвался голубой холодный вихрь и принёс с собой освежающий мороз. Бледный князь Тарасов с тихим кряхтением: «Ох уж эти, Онежские, все как один…», — забрался под одеяло.
Княжна со всхлипом прыгнула мне на грудь, обвила шею руками и сдавила её, шепча на ухо:
— Живой…
— Ненадолго, если не отпустишь… — притворно прохрипел я.
— Ах ты… а я… — приподнялась Василиса, заглядывая мне в глаза. Её голубые искрились влагой. — Мы все думали, что тебя потеряли! Этот токсин… Помнишь, что с Альфачиком было? Знаешь, как мы испугались? В прошлый раз ты его спас. А кто бы тебе зель… ммпфмм! — завозмущалась княжна, когда я зажал ей рот ладонью, искоса глядя на князя Тарасова.
Он ел уже второй или третий пудинг и либо ничего не услышал, либо старательно делал вид. Надеюсь, первое.
— Ай! — воскликнул я, когда зубы Онежской впились мне в палец. Сам виноват, надо было следить за это заразой лучше.
— Ты чего? — удивилась она, вытерев губы.
— Да так…
Больше ничего не ответил, и княжна, прикрыв глаза, просто легла обратно мне на грудь. Холод, идущий от её тела, окончательно погасил боль. Хорошо… пусть так и лежит. Глядишь, быстрее встану на ноги. Хотя благодаря зелью и изящной княжне кое-что уже жаждало встать.