Зачем ему эти грибки? А не решил пока Иоганн. Но Кисель он вот под боком. И опять вчера застал его обжимающимся с мачехой парень, попытавшийся вроде в совершенно безлюдном замке добраться до родительского сундука. А там засада, и дело уже до задирания подола доходит. Хоть баронесса и сбежала в оконцовке.
Потерять жизнь, да и баронство не хотелось. Убить в открытую не получится, а если и получится, то хрен его знает, чем закончится. Повесить могут. А вот организовать вселение бесов в Киселя и на этом основании снятие с него обязанностей опекуна — это совсем другое дело.
Грибы он положил под кровать сушиться. Отварить или настоять на вине потом и сухие можно.
Уборку в донжоне делала какая-то дальняя — предальняя родственница Отто Хольте. Кристя. Возможно Кристина, но все называли тётку именно Кристя. Убиралась у Иоганна в кабинете она два раза в неделю, и он себе зарубочку на лбу поставил, чтобы не забыть их перед уборкой перепрятать. И забыл, конечно. Вспомнил, когда вниз после обеденного сна спускался на занятие к Мартину фон Боку, а навстречу Кристя с вёдром воды и тряпкой. Пришлось мчаться назад через три ступени, упасть на пороге и еле — еле ведь успел грибки в бейсболку покидать. Это ему датчанка Мария по его рисунку сделала кепку. Погода взбеленилась, забыла, что осень на дворе. Вообще забыла, если не жара, то тепло и даже ночи тёплые. Бархатный сезон настоящий. И солнце вечно в лицо, куда ни иди. Нос его многострадальный сгорел и стал облезать, вот Иван Фёдорович и решил кепку с козырьком заказать. Ну, на фуражку не решился, не поймут, а вот бейсболку с твёрдым козырьком из той голубой льняной ткани заказал в тон котту новому из той же материи, сшитому датчанкой за пару дней.
— Чего ты там ищешь, Иоганн, — встала за его спиной Кристя.
Успел.
— Подарок Герде куда-то запропастился. Не помню, куда убрал, может под кровать завалился, подумал. Но нет здесь. Беда, — брякнул первое, что в голову пришло.
— А что за подарок, я убираться буду, так может найду, — вот пошлёт же бог сердобольных уборщиц не вовремя.
— Пуговицу из дзинтарса в Риге купил. Красивая. Хотел подарить, — ложь стала не туда заводить, ретироваться пора. А то ведь придётся опять прогрессорствовать и токарный станок изобретать со сверлильным, чтобы пуговицы начать делать.
— Поищу. Красивая, наверное, из дзинтараса-то? — спустилась на колени Кристя и тоже принялась искать, — если найдёшь потом мне покажи. А я найду, так отдам тебе. Ладно, иди на двор. Убирать буду.
Всё! Быть токарному станку с ножным приводом. Как у князя Болконского в «Войне и мире».
Глава 18
Событие пятьдесят второе
Однажды ученик спросил у Мастера: «Долго ли ждать перемен к лучшему?» — «Если ждать, то долго!» — ответил Мастер.
Брат мачехи как обзывается? Дядя? (деверь, шурин, зять, свояк?). Ну, не важно. Барон Генрих фон Лаутенберг на третий день биться на поединке с Киселём не прибыл. А ведь Юрген ждал. Он облачился в кирасу и прочие наколенники и налокотники с утра самого, и на крыше донжона, еле туда во всём этом железе вскарабкавшись, памятник себе воздвиг нерукотворный. Хотя… Надо отдать ему должное занятие первое на деревянных мечах сначала с Иоганном провёл. Показал, как меч правильно держать.
— Ты, дурень, Иоганн, зачем так сжимаешь рукоять. Так кисть быстро устанет. Расслабь руку и только в момент удара… Вот дурень! Расслабь я сказал, а не брось меч!
Ну и всё в таком духе. Хорошо хоть без подзатыльников. AlteHase — «старый заяц » — старый солдат, который сержант Ганс Шольц, своих арбалетчиков тоже решил обучать бою на мечах, так тот без всякого стеснения и по башке им стучит, и поджопники раздаёт направо и налево. А если попадёт, то и прямо. Прямо по причинному месту. Вот это настоящая учёба. А обзывание дурнем — такая мелочь. Один раз, когда Иоганн при отработке удара вместо меча заехал Киселю по колену, тот всё же не выдержал и обозвал ученика по матери.
— Мать твою, Иоганн, du Arsch! (Ты — засранец!).
Простояв полдня на крыше донжона и вспотев, должно быть, в своей консервной банке, Юрген позвал Петерса и разоблачился. Хоть с крыши и не ушёл.
— Не прибыл твой братец, — с улыбкой победителя на разбитой роже, сообщил Кисель Марии за ужином «семейным».
— Так он сказал через три дня, а не на третий, — решил утешить беднягу Иоганн.
— Да? — и углубился в куриную лапку. Получалось это с такими губами и выбитыми передними зубами у Киселя это не очень, такие гримасы строил, что Лукерья несколько раз половником замахивалась, принимая это на свой счёт.