На следующий день Юрген опять, после учебного боя с наследником, взгромоздился на крышу, правда, в этот раз только в поддоспешнике. И в более лёгком, чем до того на нём был. Акетон. Стеганая поддоспешная куртка с рукавами, похожая на гамбезон, который вчера был на рыцаре, только не такая толстая и длинная. Занимались отработкой ударов, пусть и деревянными мечами, они как раз в гамбезонах оба. Габезон — это такая длинная поддоспешная одежда, набитая шерстью или паклей, чтобы амортизировать удары по кольчуге или броне. Иоганну Мария перешила из найденного в сундуке брата Александра.
Простояв опять почти целый день на крыше донжона, Юрген на ужине совсем победителем выглядел, словно не вшей целый день выпаривал, а сарацин десятками гонял по пустыни. И выгнал всех. Одни любопытные вараны теперь там по барханам ползают.
— Не явился! — даже опухшие губы сузились, в победной улыбке растянувшись.
— Наверное обсчитался, — нужно подбодрить Киселя, решил барончик, а то впадёт в грех гордыни.
Юрген, надо отдать ему должное, в просушенном за ночь и проветренном от запаха вчерашнего пота акетоне утром четвёртого дня опять высился на крыше донжона — символизируя победу человека над ленью и ступенями.
На этот раз только до обеда.
И на пятый день, и на шестой. А чем ещё опекуну заниматься? Два часовых, примерно, урока с подопечным утром и вечером и ощупыванием молочных желёз мачехи — рутина. А тут на солнышке, обдуваемый морским ветром. Ветром странствий. Из-за высоких сосен на берегу, моря не видно, но оно там, оно ощущается. Оно дышит этими ветрами, зовёт в путешествие к неведомым берегам к неоткрытой Америке.
А погода вдруг на шестой день стояния на Угре вспомнила, что осень, мать её, на дворе. Сначала прогнала перистые облака с горизонта. И чтобы было за что глазу на небе зацепиться, нагнала облаков. Белогривые лошадки, драконы, корабли и прочие задницы теперь Киселю можно рассматривать. Всё занятие. Дальше больше, на седьмой день, когда Юрген решил смалодушничать и не пошёл смотреть на облака и дышать морским бризом, погода обиделась, и белогривых лошадок заменила серыми, а где и чернеющими, тучками вечными странниками.
Дождь пошёл ночью и всю ночь поливал пыльную дорогу, идущую в Пиньки, на которую всю неделю зырил Кисель. Правда не ливень. Морось. Если пыль как следует смочил, то и спасибо.
Иоганн, раз к морю идти сыро, грязно и противно, наведался в используемый в качестве пушечного двора сарай примыкающий к конюшне и осмотрел полностью готовую к испытаниям Царь-пушку. Самсон выдолбил в бревне отверстие и обжог его железным прутом, заодно и выравнивая и хоть какую-то твёрдость древесине придавая. Потом его они вдвоём с плотником обтянули кожей. Кожа телячья сырая стоила за 10 штук — 12 пфеннигов или один шиллинг в Риге. Десять куда? взяли две всего, и ими на полтора раза обернули ствол. Казённик или заднюю часть на два. И потом отнесли его к Угнисосу в кузню, и он ещё пятью кольцами железными обтянул, скрепил эту конструкцию. Получилась пушка как из музея. Длинна ствола метр тридцать примерно и калибр в районе пятидесяти пяти — шестидесяти миллиметров. Точно не измеришь. Никаких линеек нет. Известно, что дюйм это два с половиной примерно сантиметра. А где сам дюйм? Нет линейки на дюймы поделённой. Вершок — это две фаланги указательного пальца и вроде четыре с половиной сантиметра. Но вот сардельки Самсона и длинные, можно назвать музыкальными, пальцы сержанта Ганса Шольца отличаются по длине чуть не в полтора раза. Пока возились со стволом, плотник по рисункам Иоганна на песке смастерил лафет на четырёх небольших колёсиках. Не пушка получилась, а настоящее произведение средневекового искусства. Музейная вещь. Даже стрелять из неё жалко. Разорвёт такую красоту. Или товарный вид потеряет.
Alte Knochen — «старые кости» — ветеран, он же Ганс Шольц, цокал языком, обходя в семнадцатый раз вокруг выставленного во дворе орудия, когда его подчинённый возопил с барбакана, что к замку едут всадники.
Событие пятьдесят третье
«Алло, ты где? — Жду автобус. — Поторопись! — Ну, ладно. Буду ждать быстрее».
Паровоз летит, колеса стёрлися, а мы не ждали вас, а вы припёрлися. Братик прискакал. Братик мачехи прискакал. Соскучившаяся сестра выскочила из кухни, где снимала пробу к обеду с яств, и как закричит на барбаканщика, он же кнехт — арбалетчик Дидерихт, которого для удобства Иоганн в Димку переименовал: