— Я не хочу, чтоб его поймали. Я не желаю его смерти! Я хочу, чтобы он страдал!
Она сжала кулаки так, что ногти до крови впились в ладони, а глаза сверкнули, как у хищника, почуявшего добычу. Гведе молча погладил ее по голове. А вместе с его рукой, как показалось Розе, к ее волосам прикоснулось еще одна ладонь. Призрачная. Успокаивающая. Не сдерживая слез, девушка кинулась прочь.
Семитьер подошел к переговорной трубке и позвал Лютена:
— Ее зовут Марианна Корви, прачка. Телефонируй Раффлзу и сообщи эту информацию ему. Передай также, что погребение несчастной я беру на себя.
По серой утренней улице Лютеции, где туман стелился по мостовой, будто саван, медленно двигалась похоронная процессия, величественная, как шествие древних королей. Мартовское утро выдалось холодным, но ясным — тот редкий день, когда солнце пробивало свинцовые облака, отражаясь в позолоте катафалка и бросая блики на траурные ленты. Впереди, запряженная парой вороных коней, чьи гривы струились, как черный шелк, катилась колесница смерти — массивный экипаж из полированного дуба, украшенный резными лилиями и позументами. Стеклянные стенки открывали взорам гроб, в котором покоился месье Родерик Дрейфус, банкир, чья жизнь оборвалась из-за непреодолимого желания продлить свои годы на земле.
Тело его, уложенное на бархатную подушку цвета полуночи, выглядело так, будто он сладко спит. Кожа покойного, слегка припудренная, обрела мягкий персиковый оттенок, скрывая желтую печать болезни. Щеки, искусно подрумяненные, выглядели так, словно он только что вернулся с зимней прогулки, а подкрашенные кармином губы застыли в едва заметной улыбке — спокойной, чуть насмешливой. Его седые волосы были тщательно уложены, а фрак, выглаженный до совершенства, сидел так, будто Дрейфус готовился к балу, а не к вечному сну. Даже закрытые веки, чуть приподнятые мастерской рукой Барона, создавали иллюзию, что он вот-вот откроет глаза и потребует свой утренний кофэ.
За катафалком следовала процессия из двух дюжин человек, чьи шаги гулко отдавались по камням. Вдова в черном платье с вуалью, шитой серебром, опиралась на руку сына — молодого наследника в строгом сюртуке. Ее сдержанные рыдания смешивались с мерным стуком копыт и поскрипыванием колес. Следом шли родственники и коллеги банкира, чьи лица выражали смесь скорби и благоговения перед работой погребальных дел мастера. Четверо носильщиков в черных ливреях с золотыми галунами несли венки из белых лилий и темно-красных роз, чей аромат смешивался с запахом сырости и угольного дыма.
На кладбище процессия остановилась у семейного участка Дрейфус, у распахнутой пасти свежевырытой могилы. Приблизился священник в черной сутане. Барон, державший под руку Розу, сделал ей знак и они неспешно отошли в сторону.
— Мастер… Гведе, вы долго учились этому искусству? Знаете, мне на какое-то мгновение показалось, что он похож на куклу, которую просто забыли оживить. Но в этой кукле все равно было больше жизни, чем в некоторых живых.
Барон усмехнулся, правда, в его усмешке было мало веселья:
— Мон ами, истинное мастерство бальзамирования тела постичь невозможно. К сожалению, не существует единого учебника по сему предмету. Однако, если относиться к смерти с уважением, то ее незримая владычица сама откроет тебе тайны своего искусства. Впрочем, смотрите: мы почти пришли. Голгофа. Ступайте к могиле вашей матери, а я вас догоню через несколько минут.
Роза приходила сюда очень редко. Не потому что не грустила. Скорее, наоборот — каждый ее визит на кладбище отзывался в сердце девушки обжигающей болью. Просто в глубине души она знала — вернуть маму невозможно. И именно эта неспособность сделать хоть что-нибудь и заставляла ее держаться от Голгофы как можно дальше.
“Здравствуй, мамуля. Вот и я.”
Гравийная дорожка, ведущая к дешевому кресту, собственноручно изготовленному Романом, отозвалась на медленно ступающего Барона. В руках могильщик держал две белых лилии, которые протянул девушке.
“Я даже сама не догадалась купить тебе цветы”, — горько пожаловалась Роза, сглатывая слезы.
Они стояли молча. Солнце в очередной раз выглянуло из-за туч, осветив могилу. У потрескавшейся лампадницы что-то сверкнуло. Роза наклонилась, а когда встала, в ее пальцах тускло блестел перстень с лазуритом. Она недоуменно посмотрела на Барона. Тот нахмурился и протянул руку: