Крыши сменялись одна за одной — плоские, покрытые лужами масляно блестящего талого снега, покатые, усеянные обломками битого стекла и мусором. Тарик, (или, все же — Рудольф), споткнулся о ржавую трубу, рухнул на колени, но тут же вскочил, бросившись к краю крыши, где виднелись прутья пожарной лестницы. Преследователь настиг его в прыжке, схватив за плечо и швырнув в сторону, на плоскую площадку, окруженную разбитыми мансардными окнами. Стекло хрустнуло под каблуками, его осколки разлетелись, как темные звезды.
Хирург выхватил из кармана самое привычное для себя оружие — скальпель, чье лезвие полыхнуло в лунном свете, и бросился на Барона, целя ему в грудь. Тот с легкостью блокировал, хлестким ударом плоской поверхности шпаги выбив нож из рук убийцы. Хуссейн ударил кулаком, попав боковым джебом могильщику в челюсть. Тот отшатнулся, но тут же поймал равновесие и ответил резким тычком рукояти в виде вороньего черепа в ребра противника. Тарик охнул от боли, но сумел схватить Барона за лацканы и толкнуть к краю крыши.
Гведе уперся ногой в почерневшую трубу водостока, удерживаясь от падения, и выбросил вперед руку, сжимающую шпагу. Хуссейн отступил назад, к слуховому окну. Впрочем, нырнуть туда у него не получилось — местные обитатели давно заколотили спуск с крыши суковатыми досками. Тарик Фарид сплюнул кровавую слюну и, глядя на Барона с нескрываемой ненавистью, схватил длинный, испещренный зазубринами осколок стекла:
— Ты не возьмешь меня живым! — прорычал он, и его голос дал петуха, сорвавшись от ярости и страха на визг. Он отступил еще на шаг назад, прижав осколок к собственной шее. Барон дернулся в его сторону, но не успел.
Хуссейн с диким криком полоснул стеклом по горлу. Кровь хлынула темным потоком, заливая френч на груди. Он пошатнулся, глаза закатились, после чего тело тяжело рухнуло на крышу. Осколок выпал из его руки, торжествующе звякнув о черепицу, а кровь растеклась лужей, блестящей в лунном свете, как черное зеркало.
Барон замер, его дыхание вырывалось облачками пара в морозном воздухе. Он опустил шпагу, глядя на распростертое тело. Покачал головой:
— Наивный человек посчитал, что вправе выбирать свой конец, — прошептал он, вытаскивая откуда-то из внутреннего кармана небольшой пузатый флакон из темно-зеленого стекла. — Думал, что перерезав себе глотку сможет ускользнуть от меня. Жаль, я не успел ему сказать, что в моем присутствии смерть является высшей милостью. Простите, герр офицер, но умрете вы только тогда, когда я позволю это сделать. Медленно — и под выбранную мной музыку.
Он обмакнул указательный палец в крови все еще хрипящего Хуссейна и начертал на его лбу замысловатый символ. После этого нажал на челюсти и влил в открывшийся рот несколько капель из своего сосуда. Брезгливо морщась, достал носовой платок и прижал его к ране.
Тело Тарика дернулось, будто марионетка, чьи нити схватил жестокий, но не умелый кукловод. Его трясло, будто сотня демонов разрывали его изнутри, стремясь вырваться на свободу.
— Поверь, сбежать я тебе не позволю. Или я зря столько лет служил той, кого обычно не зовут?
За спиной слышался топот ног. Обернувшись, Семитьер увидел хромающего к нему Раффлза. Уперевшись руками в колени и отдышавшись, инженер-сыщик спросил:
— Упустили?
Барон усмехнулся:
— Поверь, дружище, от меня тяжело спрятаться за гранью жизни. Иногда я умею просить Смерть об одолжении, будучи весьма убедительным. Кстати, поздравляю. Я был до последнего уверен, что тебя подстрелили.
— Ты не ошибаешься. Впрочем, если бы не Роза, я вряд ли сейчас мог бы говорить.
— Ну что ж. Значит сегодня Смерть останется без пары убиенных. И не думаю, что она расстроится от нежданно выпавшего отдыха.
— Все-таки, ты чертов колдун, Гведе. Признай это!
Тот неспешно поднялся на ноги, отряхнул брюки от грязи. Пожал плечами:
— Есть много в мире, друг Горацио, чего не снилось мудрецам. Однако, вынужден оставить тебя пожинать лавры победителя. Ведь командану удалось то, с чем не смогли справиться другие — арестовать самого Мясорубку. Ну а мне пора идти. Есть еще несколько незаконченных дел.
Семитьер посмотрел на луковицу часов, кивнул, и вальяжно направился в сторону аварийной лестницы.
— Гведе!
Он обернулся:
— Гведе, ты говорил, что Хуссейн только лишь одно звено в преступной цепочке. Ты все-таки пришел к выводу, что он и есть Мясорубка?