Точно так же комиссия не выяснила, куда делись свыше 6,5 млн рублей, конфискованных у китайцев, но не приходится сомневаться, что за границы унгерновского удела в Даурии они не вышли.
Сохранился любопытный отчет бывшего начальника гарнизона станции Маньчжурия генерал-майора Владимира Ивановича Казачихина, адресованный особой следственной комиссии по реквизициям и датированный второй половиной 1920 года. По распоряжению Хорвата Казачихин был посажен в тюрьму в Харбине по обвинению в злоупотреблениях в бытность на станции Маньчжурия, и теперь пытался оправдаться. Он, в частности, писал, сваливая всю ответственность на Унгерна: «Жалование мы получаем только от барона, да и мне было приказано изыскать источники, откуда брать его, ввиду хронического безденежья у барона Унгерна в дивизии.
Теперь скажу о бароне Унгерне – человеке живого дела, боевом, органически не терпящем никакой канцелярии и бумаг, бросающем их в печь или жгущем, как тормозящие живое дело. Он приказал все бумаги отправлять в Даурию, которые шли из Читы ко мне. Достаточно посмотреть на его канцелярию. Чины от начальника штаба до писарей включительно менялись, как в калейдоскопе. Долго сидеть – надоедает писать. Станешь просить предписание – в ответ: «Вам бумагу – хорошо, Вам пошлют бумаги целый пакет». Такой ответ получил и полковник Шарыстанов – живой свидетель. Барон все на словах приказывает, и всегда мне говорил, что не я главное лицо во всех этих реквизициях, а он, барон, и за все ответит, а я лишь потому подписываю, что живу в Маньчжурии, где находится товар, и что я раз получаю жалованье, то обязан не разговаривать, а исполнять. Именно он приказывал реквизировать товар, принадлежащий бывшему Омскому правительству, как никому не принадлежащий. На мои рапорта я или вовсе не получал ответа, или через офицеров, и вообще писание велел сократить, так как всю ответственность он берет на себя. Затем он велел избавить его от хозяйственных вопросов, а с этими вопросами обращаться к коменданту дивизии, полковнику Краснокутскому, и исполнять его все просьбы, так как у барона очень много дела. Чтобы ближе познакомиться с поручением барона, хотя с одним, я укажу на телеграмму № 2741, где барон просит достать 6 500 000 руб., скорей пойти в день, разрешая мне продать все что угодно и как угодно, но только скорей, и уже приехал офицер за деньгами. Этим он брал ответственность за какой угодно грех.
Впрочем, если войти в положение барона, сознавая по части борьбы с большевиками, нужно было удовлетвориться всем, иначе бунтуют, что было в Даурии, и бегство чуть ли не целых частей, уводили лошадей, как это сделала одна батарея, уводя всех орудийных лошадей, которых за большие деньги собрали по одной, и целая часть исчезла. Все это заставляло барона ни с чем не считаться. Слова барона – что не время теперь канцелярией заниматься, когда отечество погибло. Надо создавать его, помогая атаману, осталась лишь узкая 400-верстая полоса до Читы, да и ту прерывают большевики. А ведь одевать, снарядить, вооружить и прокормить тысячи людей и лошадей в течение почти года при современной дороговизне что-нибудь да стоит. Источником для этого была лишь только реквизиция, ею даже долги платили и покупали на нее. Потом барон кормил рабочих железнодорожных и вдов в Даурии, раздавая им и бурятам-казакам мануфактуру… Барон неоднократно, да и не откажется подтвердить: все реквизиции и все, что я делал, исходило от него. Зная барона 10 лет и веря ему, скажу, что он не из тех, что будет прятаться за чужую спину, и я уверен и теперь – он не откажется. Мне лишь приказывали исполнять, и даже в упрек поставлено, что я, старый командир полка, не знаю, что не тот отвечает, кто исполняет, а кто отдает приказания. В случае неисполнения мне грозил расстрел или арест. Я знаю, барон словами не играет, что и было, когда я позволил не исполнить приказания барона, свидетель сотник Еремеев. Ему приказано меня арестовать, и только я упросил барона не подрывать моего авторитета. Я почти 25 лет офицер и ни разу не сидел под арестом. При аресте барон сказал мне, что «при повторении он меня пошлет в сопки», то есть на расстрел. Легко ли так служить старому офицеру и служить, потому что некуда голову положить? Ограбленный и арестованный большевиками, я не имею средств к жизни…