Харченко прошелся взад-вперед, шумно потянул губами горячий кофе. Валька слушал, затаив дыхание.
— Они сразу застрелили наездника, чтобы он не мог вернуться на корабль. Наверняка, у них был приказ брать всех живьем, но наездник побежал. Офхолдер хранится во льду, в специальном боксе, да ты же видел. Парни кричали наезднику, чтобы поднял руки и оставался на месте, но он не послушался. Вытащил изо льда прибор, попытался присоединить к виску и побежал. Вход был именно там, куда американцы тебя водили. Хлопцы поняли, что наездник сбежит, и открыли стрельбу. Его напарник, дед глубокий, кстати, стрелял в них первый, ранил одного. Американцы ему тоже кричали, чтобы бросил оружие, но ты же их знаешь. Н-да, вьетнамские партизаны не сдаются. А вот с Клавдием оказалось сложнее. У меня сразу сложилось впечатление, что этот парень был предупрежден о налете. Он вел себя чересчур спокойно. Но потом произошла неприятная вещь, м-да...
Харченко подлил себе из термоса кофе. Старший слушал, затаив дыхание.
— Этот Клавдий, младший советник, или кто он там, он попытался меня убить. То есть прикончил бы наверняка, если бы его не застрелили самого.
— Он хотел вас застрелить? — поразился Валька. — фигня какая-то! Зачем же атланты вас спасали два месяца? Чтобы теперь убить?
— Ну вот, я же говорил, что ты не поверишь, — развел руками профессор. — Воля твоя, верить или нет, а я теперь твердо убежден, что у него имелась установка — кончить меня в экстремальном случае. Он не успел самую малость.
Старший, как бы невзначай, выглянул из-под тента. Часовые несли вахту, прожектора светили, в соседней палатке попискивало оборудование. Вдоль волосатой «гантели» ползал человечек с ультразвуковым щупом.
— Я сидел вон там, за столом, где ты сейчас, — монотонным голосом докладывал Харченко. — Никого не видел, сверял данные на компьютере. Еще музыка у меня тут играла. Грешен, не могу без музыки, в больнице в тишине належался, як в гробу. Ну, добре... Забегает этот хлопец с пистолетом и в меня целится. Стреляет. Вот здесь, гляди, — Михаил привстал, отодвинул на стеллаже какой-то ящик с циферблатами и продемонстрировал Старшему ровную дырку в тенте. — Вот здесь пуля прошла. Так что, можно сказать, я в третий раз родился.
— И что потом?
— Ничего, — пожал плечами Михаил. — Клавдий стрелял с пулей в груди. Потому и промазал. Я так смекаю. Вначале эти хлопцы, что за стенкой, ему с три короба наобещали и обещали его дружкам сохранить жизнь. А потом обманули. Вот он в последний момент и прозрел.
— Дайте мне тоже кофе, — попросил Валентин.
— Ну, добре! Так бы и сразу, — потеплел Харченко. — Давай, придвигайся к столу, у меня тут печенье и рогалики, еще не до конца зачерствели.
Валька немножко удивился, чего это профессор так хлопочет, он даже почувствовал гадливость от такой угодливой предупредительности. И стулья раскладные рядышком поставлены, и газетка чистая, и конфетки, и калькуляторы с бумагами отодвинуты.
Но тут Михаил, продолжая болтать о всякой ерунде, взял в руку маркер, быстро написал несколько слов и придвинул листок к Вальке.
«Поддерживай беседу, они слушают».
У Старшего печенье встало поперек глотки. Он кивнул, закашлялся, чуть не облился горячим кофе. Профессор одним движением подобрал записку с ворохом других бумаг, скатал в комок, закинул в жерло горелки.
— Ну, добре! Расскажи мне, пока суд да дело, как там сестренка твоя устроилась? Гарна дивчина, и сердечко у нее доброе. Помню, как посмотрит на меня, а я тогда — что скелет был, и в глазах у ней слезы.
Харченко снова взял фломастер.
«Есть способ, надо вместе»
— Да, она у меня такая, добрая, — Старший некстати вспомнил о девяти тысячах фунтов, потраченных Анкой на лекарства. — Иногда до того добрая, что скоро все по миру пойдем.
«Сбежать?»
— Помню, я раненый лежу, боль зверская, на стену впору лезть, а она подсядет, махонькая такая, погладит, и даже орать при ней стыдно, — Профессор чуть ли не с удовольствием в сотый раз приготовился рассказать историю, как его на большом транспортном Тхоле забирали с Украины, и как его подстрелили агенты КГБ, и как его на борту корабля атлантов выхаживала Младшая.
«Сколько тебе надо времени, чтобы присоединить голову к кораблю?»
У Старшего внутри что-то екнуло. Неужели... неужели Харченко сумел снять с трупа наездника офхолдер? Но эту нелепую мысль он тут же отогнал. Лукас сто раз повторял, что на мертвеце любой тип связной медузы погибает в считанные минуты, да и холодильника у Харченко подходящего не было!
— Анка у нас в медицинский чуть ли не с первого класса лыжи навострила. Ага, маманя даже удивлялась, мол, откудова такая прыть берется? Вечно всем куклам руки-ноги бинтовала.
«Надо выстричь волосы, тогда быстро, меньше минуты. А где офхолдер?»
— А знаешь, я по юности тоже в медики собирался. Да, да, точно тебе говорю. Самое смешное — на химии срезался. Всю жизнь химией заниматься пришлось, а на вступительных срезался.
«Снизу в центре корпуса, вроде желтоватой шляпки от поганки, там похоже на длинные провода, надо отвлечь охрану, я могу устроить маленький пожар»
Михаил скатал в комок очередной листочек. Сердце у Старшего стучало все быстрее. Он не чувствовал вкуса кофе, не замечал пронизывающего холода, идущего от каменного пола. Чисто механически набил рот печеньем и с трудом двигал челюстями, перемалывая вязкую миндальную массу. Предприятие казалось не слишком рискованным. В крайнем случае, их поймают... и что? И ничего. Никто его не застрелит, разве что усилят охрану. А вдруг Анку уже везут сюда? «А вдруг Анку уже везут сюда?»
— А я даже не представляю, как может вся эта медицина нравиться. Сиди, косточки да жилки перекладывай, латынь учить надо, трупы резать — ничего приятного.
«Уже должны были привезти. Что-то случилось. Если их операция сорвется, нас могут того...»
— Можно еще кипяточку? — попросил Валька. — Не, кофе не хочу, только кипятка. Я туда сухарик буду макать.
Он принял решение. Харченко был прав. Если имелся малейший шанс проникнуть на борт летающего бочонка, этим шансом следовало воспользоваться. Вероятно, изнутри можно связаться с кем-нибудь из Коллегии. Валька гадал, почему атланты до сих пор за них не вступились. Должно было произойти нечто действительно ужасное, чтобы Коллегия целую неделю не замечала исчезновения своего боевого корабля с черепахами и тремя пилотами! Если только...
Старший похолодел. Если только идея засылки их с Анкой в Саяны не замыкается на Маркуса! Маркус сейчас в Петербурге, сидит арестованный, и Лукас там же, и неизвестно, кого еще прихватили орлы Сергея Сергеевича. Если Маркус под действием наркотика им выдал расположение особняка в пригороде, то русская разведка могла взять в плен гораздо больше народу.
Все равно не стыкуется. Остается предположить, что у Коллегии все засекречено до такой степени, что даже Маркус не представлял точно, где находится пещера. Знали это красноярские ребята, но толку от них мало!
У Старшего противно запищало в правом ухе. Так всегда происходило, когда он начинал о чем-нибудь очень напряженно думать и не мог выпутаться. Он потянулся к фломастеру.
«Когда попробуем?»
— Ну, добре! Пей кипяток без заварки, странный ты человек. Тут, кстати, и консервы имеются, можно разогреть! — Как ни в чем не бывало Харченко выложил на стол тушенку, сардины и сухую вермишель. — Ты не стесняйся, в таком холоде голодать нельзя, живо застудишься. А еды навалом, не стесняйся!
«Дам тебе бритву и жидкое мыло, в палатке незаметно побрейся, не то отнимут лезвие»
Сам Михаил выглядел на «пять с плюсом» и здорово походил на актера Евдокимова в молодости. Старший с восхищением наблюдал, как под тонким шерстяным свитером перекатываются мышцы атлета, а об тонкую когда-то, сморщенную старческую шею можно было теперь сломать пару весел. Вальке даже подумалось, что атланты случайно передержали профессора в реанимационной пазухе, и вылез он оттуда почти тридцатилетним.
«Пойдешь к себе, как увидишь дым и крик — дуй под проволоку. Внизу найдешь, а сейчас болтаем»