— Издеваешься?
— Жрать охота, — прошамкал Мишка с набитым ртом.
— Поешь ветчину. Могу яичницу пожарить.
— Валяй, — кивнул Шалопаев и с жадностью набросился на скудную закуску.
Он вел себя странно, точно у него появились сразу два тела, которые постоянно можно было менять. То внезапно начинал заплетать языком, то так же вдруг неожиданно трезвел. Его воспаленные, с покрасневшими, в прожилках, белками глаза то тупо пялились в одну точку, и тогда Шалопаев казался каменным истуканом, а то снова оживали, и их пронзительная тоска делала Михаила похожим на беззащитного, брошенного, обиженного всеми ребенка. После того страшного вечера Кристина не виделась с ним ни разу, даже не разговаривала. Шалопаевские телефоны упрямо выдавали длинные гудки, а секретарша вежливо сообщала, что Михаил Алексеевич будет позже. «Сестренка» не знала, что и думать. Когда на место трагедии прибыла «Скорая», несчастный молодожен семенил на длинных ногах рядом с носилками, держась за забрызганную кровью белую перчатку с обручальным кольцом, и, как заведенный, бормотал: «Все нормально, все нормально, все нормально». А когда Кристина попыталась его успокоить, отмахнулся, как от назойливой мухи, и полез за носилками в машину. Но теперь уже Мишку отпихнули врачи, тогда он пристроился в хвост красному кресту с мигалкой и исчез. И вот сегодня рыжий заявился без звонка, хорошо еще дома застал.
Сопливый белок, наконец, побелел, хозяйка сняла сковороду с плиты.
— Переложить на тарелку?
— Не барин, и так сожру. Эх, жаль, что сала у тебя нет, щас бы сальце хорошо пошло, с лучком! — он с грустью посмотрел на пустые бутылки. — Хотя теперь оно, вроде как, и ни к чему. Слушай, а может, сбегаешь за добавкой? Бабки есть, — и вытащил из заднего брючного кармана несколько смятых зеленоватых бумажек.
— Не зарывайся, Шалопаев.
— А, ну да, — ухмыльнулся тот, — я забыл, что ты у нас звезда. А звезды не бегают, они мерцают там, где простым смертным делать не хрен.
Кристина пропустила мимо ушей хамоватую реплику. Она, молча, вышла из кухни, вернулась с початой бутылкой коньяка, выставила перед шалопаевским носом.
— Больше ничего нет, только яблочный сок.
— На хрена нам яблоки, сестренка? — обрадовался рыжий, — от них только пучит! — и шустро схватился за пузатую бутыль. — Налить?
— Налей.
— Ну, давай, — поднял свой стакан Михаил, — за нас! За тебя и меня, — невесело усмехнулся он, — чтоб идти нам по жизни рядом, до гробовой доски, — и дербалызнул коньяк, как сок. Закатил глаза, поцокал восхищенно языком, взял в руки вилку и принялся давить ее ребром белок, пытаясь разрезать яичницу. Манипуляция удалась, и через пару минут довольный гость тщательно протирал черной корочкой дно сковородки. — Спасибо, было вкусно.
— Чай поставить?
— Нет, — он, вроде, успокоился, не ерничал, не хрюкал, держал себя в руках. — Криська, я могу на тебя положиться?
Она критически оглядела мощную фигуру.
— Ты — нет, не можешь.
— Почему?
— В тебе весу под девяносто, боюсь, не выдержу.
— Значит, могу, — не принял шутку Михаил, закурил и уставился на «сестренку». Он явно что-то обдумывал или все уже давно продумал и теперь просто раздумывал, с чего начать. — Послушай, Окалина, дай мне слово, как другу, что не оставишь в беде мою жену.
— У нее есть ты, — напомнила Кристина. — Если ты ее не оставишь, она любую беду переживет, даже ту, в которой сейчас.
— Memento mori[5], как талдычила наша химичка, когда на кого-нибудь злилась, помнишь? — улыбнулся Михаил. — Вот я и вспомнил.
— Не пори чушь!
— Не нравятся мне эти взрывы, Криська, не по нутру.
— А что говорят в милиции?
— Кто, менты? Эти голодные волчары? У них же, у каждого, вывеска на лбу: продается.
— Не у каждого.
— Ты имеешь в виду своего кореша? И он продается, вопрос только в цене, — уверенно заявил «знаток» и потянулся к «Мальборо». — Не купится на баксы — продастся за погоны.
— И все-таки? — не отставала «сестренка». — Наверняка, уже следствие ведется.
— Мусора темнят, но сдается мне, что просвета здесь и не жди. Вот поэтому я тебя прошу: помоги Светке на первых порах, если со мной что случится.
— Шалопаев, это не смешно.
— Точно, мне совсем не до смеха, — он глубоко затянулся, не сводя с Кристины серьезных глаз, потом тщательно раздавил в пепельнице недокуренную сигарету и тихо повторил. — Прошу тебя, сестренка, будь с ней рядом. Ты мне очень этим поможешь, хорошо?