— Извините, я не люблю пустые разговоры. И мне не нравится, когда звонят незнакомые, которые даже не пытаются себя назвать, — она протянула к телефону левую руку, готовая нажать на рычаг.
— Простите, — поспешно повинились на том конце провода, — вас беспокоит Кирилл. У меня сережка. Золотая, в форме кленового листа, с тремя бриллиантами в центре. Думаю, это принадлежит вам. Извините, что не сразу отдал. Обстоятельства, — снова напустил туману неизвестный Кирилл. И деловито поинтересовался. — Когда я могу вам ее передать?
— Сегодня! — ляпнула, не подумав, растеряха. А что тут думать? Чудеса не любят мыслей, а что этот звонок чудо — и дураку ясно. — Часов в шесть вас устроит?
— Вполне. Где?
— «Маяковская», центр зала, — уж там-то вычислить этого «икс» будет не трудно. — Как я вас узнаю?
— Узнаете! — весело обнадежил «икс» и положил трубку.
— Не очень-то вежливо! — буркнула гудкам Кристина и придавила рычажок. Но придираться к мелочам не стала, а, напевая под нос, направилась в ванную.
Новый год начинался с находки — хорошая примета. Может, и вторая пропажа отыщется. А уж если на старое место запросится, они с матерью, конечно, вздрючат беглеца, но простят и примут. Потычут в кучку, что навалял, а потом утрут друг другу сопли и усядутся чай пить. Крепкий, черный, с мятой, как любит отец.
Первый звонок дал зеленый свет остальным. Поздравляли многие. Объявился даже Сашка Шкельтин, первая глупая влюбленность. Шкет учился в ИСАА[2], но нос особо не задирал, наоборот, фонтанировал идеями, как бы повидаться и с намеком вздыхал. Поддакивая, Кристина ссылалась на неотложные дела, которые мешают исполнению желаний.
— Думаешь, без тебя «Экран» развалится? — хмыкнул Шкет, собираясь обидеться.
— Ага! — загордившись, подтвердила творческая личность. — Я ведь ассистент режиссера, без меня Ордынцев — беспомощный младенец. Идеи же воплощения требуют, сечешь?
— Ну ладно, пока, — надулся Шкет. И фыркнул на прощанье в трубку. — Кариатида!
Наивный! Кто же возвращается в детство? Первая любовь — как первая муха: сначала умиляет, потом раздражает, под конец убить охота.
А через пару часов позвонил давший деру.
— Привет, малыш! С Новым годом! — голос веселый и бодрый, раскаяния — ни в одном глазу. Не совесть — эластичный чулок.
— Здравствуй.
— Крись, — отец слегка замялся, — как бы нам повидаться, а? Я подарок для тебя приготовил. Хотелось бы вручить. И поговорить, — добавил он после небольшой заминки.
— Ты меня уже одарил. А с разговором припозднился.
— Дочь, не глупи. Ты — взрослый человек, разумный. А я — твой отец. Мы — одного замеса. Уверен, ты меня поймешь, — браваду сменило напряжение.
Она отлично помнила, когда отец — на грани срыва — начинал вдруг говорить подчеркнуто спокойным тоном, рублеными фразами. От волнения или злости — черт его теперь разберет! Колебалась недолго — секунды. Если честно, без него тоска и скука. Мрак полный! Хоть подлец, да отец. А потому Кристина по нему тосковала, точно малолетка, и злилась на себя за эти никчемные сопли.
— Хорошо, давай встретимся.
— Сегодня тебе удобно? — обрадовался Дмитрий Алексеевич.
Кристина прикинула в уме: в шесть — за той пропажей, к этой можно и в пять. Часу на общение хватит за глаза. А хочет больше, пусть возвращается. Наобщаются вволю. В конце концов, она не поп, грехи отпускать не намерена. Никому, тем более отцу родному.
— Давай в пять, на Маяковке.
— Заметано, малыш! Предлагаю встретиться внизу, у эскалатора. Поднимемся вместе, попьем кофейку. Я знаю одно уютное местечко рядом.
— Давно?
— Что «давно»?
— Давно стал знатоком уютных мест?
— А вот эта история — не для телефона, — сухой ответ дал понять, что вперед батьки лезть не стоит.
— Ты один придешь?
— Разумеется. В пять, метро «Маяковская», внизу у эскалатора. Жду.
«Конец связи, — усмехнулась Кристина бубнящей гудками трубке. — Краток и точен. Ну прям — фельдмаршал, отдающий приказ». Да только ей приказывать — язык отсохнет. Она теперь сама приказы раздает.
Часы показывали три. Предаваться размышлениям времени не было. Душ — легкий перекус прошлогодним «Оливье» — шкаф с одеждой — зеркало — вешалка в прихожей — ключ.
— Ты куда? — на пороге, стряхивая с шубы снег, выросла Мария Павловна.
— К Ирке Васильевой за учебником. Не волнуйся, я скоро.
— А твой где?
— У нее, — ответ прозвучал уже из лифта, — Васильева просила на пару дней, — двери медленно сдвигались, огораживая от ненужного любопытства.