— Маруська, закрой глазки, — просит сестрёнку и быстро-быстро касается своими губами моих.
У меня по спине бегут мурашки, щекоча лапками. Закрываю глаза и позволяю чувству счастья полностью заполнить изнутри.
Марусю можно не опасаться, она не расскажет. Грустно, но сестренка не может говорить. Её матушка с батюшкой и к шептунье возили, и к колдуну в соседний город, но девочка молчит. Смеется только, а слова не повторяет.
— Ты грустишь?
— Нет, — прячу взгляд, чтобы не огорчать. Сережа всегда чутко чувствует моё настроение. — Мечтаю. Когда-нибудь я накоплю целое состояние и смогу вылечить Марусю.
— Вместе, — поправляет любимый. — Мы вместе будем работать и вылечим её. Клянусь тебе, Верушка. Любимая моя ясочка… Родная моя…
Моя рука в его, и мы идём вперед, веря, что всё преодолеем вместе, ведь мы так сильно любим друг друга.
***
У родника по очереди утоляем жажду. Пока Маруся ловит радугу над водой, наполняем кувшины и обливаемся. Сергей брызгает на меня из пригоршни, а я хватаю сосуд и выливаю на него. Он вздрагивает и немедленно стаскивает прилипшую к телу рубаху.
Застываю, рассматривая красивое подтянутое тело, блестящую от влаги загорелую кожу и некрасивый белый рубец на боку.
Подхожу и провожу по нему пальцем, улавливая дрожь мужского тела.
Это наш рубец. Мы увидели друг друга впервые за селом. Семья Сергея только перебралась из дальней деревни, и он пошёл разведать окрестности.
Если бы не он, я бы не вернулась в тот день обратно. Он спас меня, услышав всхлипы, и бросился в овраг, куда я упала. Не сама упала, помогли.
Барским детям показалось смешным натравить своих собак, чтобы гнали, куда глаза глядят. Они изодрали мой сарафан, а потом толкнули вперед, потешаясь, как быстро моё тело летит вниз.
— Всегда. Я всегда выберу тебя, — шепчет в мои губы Серёжа и снова целует, прогоняя горестные мысли.
— И я. Я тоже всегда выберу тебя, — повторяю за ним.
Прижимаюсь, обвивая руками, и вдыхаю запах леса и счастья, которыми пахнет мой будущий супруг. Перед людьми и Богом я дам клятву любить его вечно.
Глава 2.
— Поди сюда, Верушка, — зовёт отец, и я нехотя откладываю библию, по которой учусь читать.
Знаю все буквы и умею медленно выводить символы, а читаю медленно, но тренируюсь каждую свободную минуту.
Серёжа умеет всё, даже считать. Его дед служил гувернёром при хозяйском доме, а потом учил единственного внука всем премудростям. Я тоже хочу уметь.
Хочу уехать в Большой Город и учиться, помогать родителям и сёстрам. Батюшка говорит, я упорная, и добьюсь, если буду очень хотеть.
— Да, батюшка, — выхожу в сени и тут же испуганно пячусь назад.
Согнув голову, надо мной возвышается дед Сергея. В их роду все мужики высокие и мощные, как богатыри. Не зря отца моего любимого так и прозвали — Иван-богатырь. Дед тоже огромный, а ещё от него веет чем-то не нашим, чужим.
Он не ходит в вышитых рубахах, не носит лапти, а на шею повязывает шёлковый плат. Выглядит как франт с картинок, которые я видела в книгах у попа в церкви.
— По твою душу пришёл я, Вера, — басит дед. — Внука моего гад укусил по холодку. Слёг парень.
Ахаю, закрыв рот руками. В глазах собираются слёзы, которые крупным горохом скользят по щекам.
— Сходи, доченька, сходи. — папа горестно вздыхает, пока сестрица, крутящаяся рядом, оправляет на мне платье. Сама повязывает платком голову и толкает к двери.
Я не сопротивляюсь. Душой стремлюсь к нему, своему Серёже. Безропотно позволяю усадить себя на коня, и хвастаюсь за жёсткую гриву.
— Бракованная ты, Верка, — осуждает дед. —Все девки кровь с молоком, а в тебе весу, как в курёнке. Как по двору с работой справляться будешь? Тонкая, того гляди ветром сломает.
— Я сильная, — всхлипываю. — Всё могу.
— Может она, — ворчит старый, но в голосе уже нет осуждения. Бас меняется на добрый, а сам дед ласково гладит меня по голове. — Любит тебя мой внук, шибко любит. Не предавай его любовь, Вера.
— Не предам, — киваю.
— Вот и хорошо. Вот и до`бро.
До самой избы едем молча. Конь сам останавливается у забора, и я съезжаю вниз по крутому боку.
— В светёлку беги, Верушка.
И я бегу. Проношусь мимо рассерженных гусей, пролетаю недовольного пса с мохнатой шерстью.
— Серёжа, Серёженька, — зову, робко проникнув в залитое солнцем помещение.
На узкой кровати лежит бледный Сергей. Его лоб покрыт испариной, а губы по цвету сравнялись с цветом лица.
Падаю на колени и тянусь рукой, чтобы стереть капельки пота. Любимый вздрагивает и открывает глаза.