Глава 3.
Очень жаркие дни. Я думала, кулём свалюсь под телегу, пока грузили, носили, стоговали, подгребали. Слепни не оставили ни одного живого места, искусав руки, лицо, шею…
Всё, чего хочу, окунуться в ледяную воду, смыть тяжёлый день. Если лечь на спину и раскинуть руки, то течение приятно несёт вперёд, а ты только наблюдаешь за проплывающими над головой облаками.
Нас много и мы идём купаться на любимое место. Здесь старая ива склоняется над речкой, образуя удобное сиденье или место, с которого парни любят нырять, красуясь, кто дальше или интереснее прыгнет. Под длинными зелеными прядями можно спрятаться от солнца и учить азбуку или осторожно раскладывать листочки на шершавом стволе, чтобы освоить счёт.
Оставшись в короткой нательной рубашке, вхожу в воду и замираю, прикрыв от удовольствия глаза. Даже сквозь закрытые веки блики на воде отражаются в глазах. Они такие яркие!
Прохлада нежно окутывает тело, а льняная рубашка липнет к коже, сковывая движения. Искупаться бы полностью без одежды, чтобы ощутить свободу, но редко удаётся сбежать ночью от матушки. Стережет нас, боится зла, которое выходит с темнотой.
— Верка, плыви к нам! — мои подружки кричат, скрывшись за высокими камышами (прим. — автор знает, что на самом деле «камыш» — это рогоз, но мы «смотрим» глазами героини).
Развожу руками и двигаюсь вперёд, убирая прилипшие волосы. Фыркаю, как кобылка, которая пасётся за селом.
— Лови, Верка! — и много брызг летит в лицо. Капли попадают в глаза и на некоторое время я теряюсь. Встаю в полный рост, нащупав дно, и вытираюсь ладонями.
— Ах вы…
— Прячьтесь, девки!
— Барин!
— Ныряй, Верка, ныряй!
Ничего не понимаю, оглушенная визгом и паникой. Поворачиваюсь к берегу, у которого только что плескались младшие, и никого не вижу.
В кустах шорохи, мелькают светлые пятна. Спрятались.
— Ох, Верка!
Дёргаюсь от неприятных ощущений, но поздно. На дороге, широко расставив ноги, чёрной тучей выделяется мужская фигура. Мне не видно его лица, но нарисованного воображением образа хватает.
Быстро ухожу под воду и барахтаюсь, в попытках отплыть как можно дальше. Река выталкивает, но я упорная! Загребаю песок руками и толкаюсь от берега, удаляясь.
Когда в голове начинает шуметь, отпускаю спасительное дно и глотаю воздух так, что становится больно. Я отплыла далеко, не вижу подружек, а слышу только громкий мужской хохот, разносящейся над водой.
Уже не таясь, поворачиваю к кустам и по ним, исцарапавшись, добираюсь до ивы. Натягиваю брошенный сарафан и бегу домой, поднимая дорожную пыль.
Пятки обжигает, царапины неприятно жгут, но я не думаю останавливаться!
Только в избе перевожу дыхание.
Хочу стянуть мокрую ткань, но матушка хватает за косу и тащит на улицу. Кричит, замахнувшись прутом, чтобы без дела не болталась.
Покорно иду в птичник, потирая новые ушибы. До самого-самого вечера чищу у них, а потом устраиваюсь в углу на ворохе соломы и сворачиваюсь клубочком.
Обратно идти не хочется: если матушка рассердилась, до ночи будет наказывать. А я и не обратила внимания, что двор-то пуст. Сёстры знают, как и я, когда лучше затаиться в укромном местечке.
Раньше мы прятались на чердаке избы за печной трубой, но сейчас разве ж выдержит потолок? Маленькие были, не думали про это, а сейчас… Уж некоторые доски прохудились, менять бы надо. Серёжа говорит, сладят с батюшкой, как на полях закончим. Поможет.
Сергей всё умеет! Такие ставни в своей избе вырезал, любо-дорого посмотреть! Матка его всем соседям хвасталась, что у сына руки золотые.
Правда золотые! Тёплые и шершавые, но когда обнимают, мне становится лучше, чем дома. Как будто я на своё место попала, и уходить не хочется!
По Серёже соскучилась очень. Мы с ним давно не виделись… Дед его в город поехал, внука с собой взял. А я ждать обещала.
— Верка, зараза! Куда делась? — громкий матушкин окрик почти у уха. Нашла всё-таки.
Подняв подол, крепкая невысокая женщина замирает в проёме. В руках у неё та же хворостина, а ещё корзина, в которой мы носим траву тёлушке.
“Почему только я? — проносится мысль. — Надюшка тоже большая уже“.
Но все знают, что Надю мама не тронет. Сестра похожа на неё, как две капли воды, а ещё умеет подлизаться.
— Что глаза таращишь? Испугалась? На-ка, держи. Травы утром принесешь, потом на сено пойдете. Младших же с собой возьми, разленились! — Матушка сердито поджимает губы и недовольно качает головой. — А сейчас есть иди, Верка, да спать пора.