Пройдя дальше, улавливаю тонкий запах Ивановской травы (прим. — здесь имеется в виду зверобой), разомлевшей от жары. Его принято заваривать перед сном, чтобы сон был крепким, ушла тревожность.
Колокольчики, смолки, коричневые свечки волчьих бобов (прим. — здесь — люпины), поникшие от жары ромашки… и розовые облака высокого иван-чая, спрятавшегося в тени наступающего леса. Его очень любит попивать батюшка, настаивая с вечера. Ароматная и немного горьковатая трава, заваренная промозглой осенью, оставляет на языке вкус летних дней и роя пчёл, колкую солому и бегущие вверху облака.
Пробегаю поле, завидев издалека одинокого всадника, и скрываюсь среди пышных розовых соцветий. Присаживаюсь и стараюсь не дышать, пока мимо проносится разгоряченный конь и знакомая уже фигура мужчины, которого я видела на дороге у реки.
Посидев для верности подольше, отряхиваюсь и спешу в сторону. К деревне можно выйти пешей тропкой, да только бежать дольше и болото обходить. Но выбора нет у меня, встречаться с диким мужчиной мне не хочется. Боязно…
Ступив ногой на едва заметную тропинку, выдыхаю полной грудью. Ветви смыкаются, образуя настоящую крышу над головой, которая скрывает от палящих лучей. Утро, а пари́т, как перед грозой. Душно становится, и я позволяю себе скинуть косынку, повязав её на ручку лукошка. Расслабляю пояс сарафана и резво вперед двигаюсь, не забывая наклоняться и срывать крупные ягоды. Черника в этом году уродилась мелкая, но сладкая. Вызрела на солнце, подогрела бочка, и теперь смотрит на меня блестящими бочками, когда я ссыпаю горсти в кучку, заполняя тесное пространство.
Долго иду, ничего вокруг не замечая. Слушаю щебет птиц и тихий скрип веток, которые задевают друг друга, нарушая лесную тишину. Безветрие дарит ощущение, что я попала в сказочный мир, где только покой и особенная красота природы. От постоянных наклонов кружится голова, и я присаживаюсь у поваленного дерева, чтобы перевести дух. До выхода на поле совсем немного осталось, а корзинка уже переполнена. Задумавшись, перебираю ягоды, выравнивая дыхание.
Не сразу понимаю, что вместо птиц слышу лошадиный хрип и мягкую поступь по опавшим прошлогодним листьям. Поднимаю глаза, встречаясь с прищуром чужого взгляда. Липкого, неприятного.
Вскрикиваю. Закрываю лицо ладонями, но ответом мне доносится удаляющийся громкий смех...
Глава 7.
Фёдор давно не помнил, чтобы кто-то завладевал его мыслями настолько, как эта бедняцкая девчонка. Впервые он увидел её в поле, когда обкатывал коня.
Она бежала по росе, задевая руками золотистые колосья, а он не мог отвести глаз от потрясающей картины.
Сколько в его жизни их был, таких крестьянок? Робкие, покорные, трясущиеся… Он упивался властью, не зная иных чувств.
Выросший в семье, где царила тирания, он понимал только боль, только жестокость.
Первая жена, которую ему навязали, боялась его до обмороков. Когда она сбежала, он было вздохнул спокойно, а потом нашел. Нашел и забил до полусметри. Остальное решило время. Она не оправилась, а родители её — высокомерные и чванливые — даже не помогли дочери. Как же! Позор! Порченная девка, которую они сбагрили молодому дураку, обеспечив щедрое приданое, оказалась им не нужна.
Он тоже терпел её до тех пор, пока ужас и страх его забавляли. С годами постоянные крики и мольбы приелись, и он сам рад оказался избавиться.
Со второй женой вдовцу Фёдору было веселее. Наталья не просто боялась, она готова была с обрыва сигануть, да на её беду обрывов в комнате не было. Зато был пастуший кнут, со свистом вспарывающий воздух. Жаль, не успел он использовать по назначению. Сначала жёнка понесла, а потом издохла, не выносив и половины срока. Себя загубила и дитя нарождённое унесла с собой.
По дитю Фёдор горевал. Детей он хотел и мечтал, чтобы по двору бегали мальчишки, похожие на него. Иногда, в редких снах, он видел мальчика, которого треплет по голове большой ладонью. Но каждому известно, не все сны сбываются…
С горя он даже подался в город, подавшись на службу при Николае II. Служба ему не нравилась, хотелось свободы, а не подчинения командирам. Но устоявшийся распорядок дня не давал проникнуть горьким мыслям глубоко внутрь.