— Черт возьми! — вскричал фабрикант. — Ваш шелк кусается!.. Послушайте, Дакс, давайте говорить серьезно, знаете вы, что цены падают, а? И еще упадут, голубчик мой. Русских колотят все время, но до мира еще далеко.
— Знаю, — сказал Дакс. — Тридцать шесть двадцать.
— Тридцать шесть двадцать! Да вы больны! Как мне втолковать вам, что через неделю ваш кантонский шелк не будет стоить и тридцати пяти. Продайте же, черт вас возьми! Ну что, тридцать шесть, идет? Вы сами знаете, на рынке полно шелка!
— Знаю, — повторил господин Дакс, — тридцать шесть двадцать.
Он не отступал ни на йоту, упрямый, как мул, хладнокровный, как каменная глыба.
— Господь с вами, затвердили все одно и то же. Как, из-за несчастных шестнадцати тюков вы готовы потерять клиента?!
У него захватило дух, и он остановился, чтоб передохнуть. Как раз этим злополучным мгновением воспользовался робкий голос, чтобы прошептать за спиной господина Дакса:
— Добрый вечер, папа!
Господин Дакс, флегматичный с клиентом, оказался куда менее флегматичен по отношению к дочери и встретил ее без всякой нежности.
— Ты? Чего тебе надобно здесь?
И не дожидаясь ответа:
— Уходи. Ступай в контору. Я занят. Униженно и покорно барышня Дакс отошла к двери и молча стала ждать.
Сколько бы ни проповедовал аббат Бюир, тяжело было переносить такое обращение в присутствии стольких чужих. Ей двадцать лет, она уже не девочка.
Какая унылая эта контора. Такая темная, что даже днем нельзя обойтись без лампы. Резкий свет из-под абажуров зеленого картона бросал на потолок круглые тени.
Тем временем там, на складе, покупатель шумно и пространно отстаивал свои интересы; и отрывистый голос господина Дакса отвечал на все его разглагольствования:
— Тридцать шесть двадцать.
Барышня Дакс с волнением услышала звучную брань. Толстый фабрикант в бешенстве устремился к двери.
— Ни за что! Провалитесь вы на месте!
Он толкнул девушку и, внезапно застыдившись, стал извиняться:
— Виноват, барышня!.. Я не думал, что вы здесь. Прошу прощения…
Он лепетал оттого, что весь его гнев как рукой сняло от улыбки на этом свежем, юном лице.
И так как господин Дакс, в свою очередь, выходил из склада…
— Послушайте, старина, не будем ссориться. И разница-то всего в сто сорок четыре франка. Я беру шестнадцать тюков по вашей цене! Решено. Эта красивая высокая девушка — ваша дочь?
Одно мгновение у барышни Дакс было смутное и нелепое сознание, что она, такая незаметная, непонятным образом способствовала удачной продаже шестнадцати тюков шелка. Но едва покупатель ушел, как господин Дакс не замедлил показать ей, как глупа была эта мысль.
— Теперь ты. Зачем ты пришла мешать мне?
Барышня Дакс заговорила совсем тихо. Ей казалось, что все пятеро служащих, склоняясь над своей работой, поглядывают на нее, посмеиваясь.
— Мама прислала меня…
— Опять! Можно подумать, что дома нет телефона!
— Сказать тебе, что господин Баррье сегодня обедает у нас.
— Ну?
— И маме очень бы хотелось, чтобы обед был ровно в половине восьмого.
Господин Дакс, увлекаясь делами, обычно возвращался домой с большим опозданием; и госпожа Дакс, помешанная на аккуратности, никогда не теряла случая устраивать ему из-за этого сцены. Бедная Алиса часто служила буфером между их вечно враждебными наклонностями. На этот раз случилось то же самое; господин Дакс, взбешенный, пожал плечами:
— Я здесь не для своего удовольствия, не так ли? Если твоя мать не знает этого, можешь ей так и сказать.
И барышне Дакс пришлось убраться.
VI
Стоя перед своим зеркальным шкафом — в ложном стиле Людовика XVI, чрезвычайно богато отделанным, — барышня Дакс сняла шляпу.
В зеркале отражалась красивая девушка, статная, гибкая, не худая, с ласковыми черными глазами, с густыми черными волосами. Но барышня Дакс не понимала своей здоровой красоты и огорчалась, что она не белокура и не бледна. Ее идеал красоты был деликатен до последней степени; она обрела его однажды, увидев на шоколадной обертке изображение, называвшееся Меланхолия — изображение прозрачной девы с романтической прической.
Барышня Дакс бросила шляпу на кровать из того же комплекта, что и зеркальный шкаф, посмотрела на алебастровые часы, которые красовались на камине между двумя канделябрами — тоже из комплекта, — подобно священнику в одеянии, стоящему рядом с двумя детьми из церковного хора. Хорошо, что ей удалось незамеченной пройти в дверь, подняться по лестнице, скрыться у себя в комнате, и «мама» не выскочила из засады на лестнице или в коридоре, и не разразилась без всякого повода одна из тех сцен, которые происходили в доме с утра до ночи! Часы утешили ее: до обеда оставался добрый час. Барышня Дакс, довольная, заходила мелкими шагами по комнате, думая, как бы занять время. С письменного стола ее манила книга госпожи Крован. Барышня Дакс колебалась: эта книга, такая увлекательная, была, пожалуй, слишком мирской, ее, быть может, опасно читать в вечер после исповеди. Лучше взяться за работу.