— Рад сообщить вам, что графиня благополучно разрешилась младенцем мужского пола, дорогой родственник, — начал Волков сразу после приветствия. — Графиня велела назвать младенца в честь вашего деда, зовут младенца Георг Иероним Мален фон Грюнфельд.
— Прекрасное имя. Что ж, поздравляю вас, — холодно отвечал граф. Он прекрасно знал, о чём пойдёт разговор дальше и уже приготовил ответы, но ритуалы вежливости нужно было блюсти. — Надеюсь графиня во здравии? Впрочем, ясно что во здравии, ваша порода весьма крепка.
— Благодарю вас, здоровье графини прекрасно, — подтвердил кавалер. — Я, кстати, звал вас, дорогой родственник, чтобы узнать, когда графиня и брат ваш смогут вступить во владения поместьем Грюнефельде, которое принадлежит ей по вдовьему цензу.
— Сие дело вы затеяли напрасно, — так же холодно отвечал Теодор Иоганн, — фамилия не думает, что поместье принадлежит вашей сестре и её… ребёнку.
— Но есть же брачный договор, — напомнил кавалер. Уж в этом он не сомневался, договор был заверен лучшими нотариусами города Малена.
— Фамилия считает, — граф почему-то не говорил «я считаю», — что батюшка был уже недееспособен, когда графиня понесла. Фамилия считает, что ребенок был зачат неправедно. А посему, ни он, ни графиня не имеют права на удел, что записан во вдовьем цензе.
— Ах, вот как? — Волков усмехнулся. — Неправедно? Но почему-то об этом вы заговорили лишь когда ваш батюшка умер. Или был убит подлым способом.
Волков думал, что заденет графа этими словами, вызовет его раздражение, но ничуть не бывало. Теодор Иоганн фон Мален был всё так же холоден и отвечал всё так же спокойно:
— Фамилия Мален не признаёт новорожденного своим родственником и посему поместье графине не полагается. А коли вы желаете оспаривать поместье, так можете подать дело на рассмотрение суда равных. Благородные члены дворянского собрания графства соберутся и решат, кто прав, фамилия фон Мален или фамилия фон Эшбахт. А коли вас и это не устроит, так можете просить справедливости у нашего сеньора. Думаю, что Его Высочество Карл Оттон Четвёртый герцог фон Ребенрее незамедлительно разрешит нашу тяжбу.
Всё это граф говорил спокойно, вежливо и даже, кажется, с участием, но в каждом его слове кавалеру слышалась насмешка. Суд равных, суд сеньора! Да, конечно, он мог обратиться туда, но у Волкова не было ни малейшего шанса на решение в свою пользу, мало того, он ещё мог с любого из этих судов угодить в подвалы к курфюрсту. Да, он мог по своему самовластию послать туда пять десятков солдат, поставить форт, так как замка в поместье не было, назначить своего управляющего и собирать с поместья деньги в свой счёт. Но с юридической точки зрения это ничего бы не решило. Поместье так и входило бы в домен семьи Маленов.
Но первый шаг, который нужно было сделать в длинном пути борьбы за поместье, он сделал. Всё стало ясно. И поэтому, уже не волнуясь за отношения с новым графом, он сказал:
— Суд равных, суд сеньора… Никуда я обращаться не буду. Но всё равно поместье будет принадлежать моей сестре, как и положено по справедливости и по закону.
Вот тут граф уже и не сдержался, он побледнел и произнёс негромко, почти сквозь зубы:
— Не бывать тому.
— Посмотрим, — так же зло ответил ему кавалер и дёрнул поводья.
Графиня после родов стала заметно хорошеть. Видно, купленные платья ей были к лицу.
— Ну, что вам сказал граф? — сразу спросила она кавалера, как только он вернулся домой.
— Сказал, что ребёнок ваш неправедный, — сразу ответил Волков, усаживаясь в кресло.
Даже если это было и так, Брунхильду словно передёрнуло от возмущения. Слышать ей такое не нравилось, не хотелось:
— Неправедный! — воскликнула она. — Кто это говорит? Отцеубийца?
На шум вышла госпожа Ланге, остановилась, вникая в разговор. Волков поморщился:
— Успокоитесь, графиня, вы весь дом переполошили. Разве вы ждали другого их ответа?
— Неправедный, неправедный! — повторяла Брунхильда в ярости.
— Успокойтесь, говорю вам! — настаивал Волков. — Сядьте, выпейте вина. Госпожа Ланге, распорядитесь о вине для меня и для графини.
— Да как же мне успокоиться! — не остывала разъярённая графиня. — Отчего же он так говорит? С чего он взял?
— Он говорит, что граф был стар и уже недееспособен.
— Граф был дееспособен… — закричала Брунхильда. — Хоть и не всегда!