Муж разлил, они быстренько опрокинули по одной и по второй, запили пивом, отставили пиво в сторону и снова наполнили стопки. Они чокались, пили, закусывали, и сытое, ленивое настроение завладевало ими, обволакивая тепловатой стоячей водой спокойного благоденствия, когда Харри вдруг заметил, что он рад снова видеть мальчика дома и что Джимми сильно вырос.
— Да, прибежал домой, — похвастался муж. — Сумел же найти дорогу. Всякие там пересадки и прочая ерунда. Здорово смышленый, чертенок, я всегда это говорил.
В тишине, воцарившейся после его слов, в нижней квартире завизжала девушка, кто-то громко засмеялся, а у нее кусок застрял в горле и все распухал, и ей никак не удавалось его проглотить. Потом тот, кого звали Олуф, маленький въедливый человечек с красноватым носом, спросил:
— По-твоему, это в порядке вещей, что парень смылся из интерната?
— Что значит «смылся»? — пожал плечами муж.
— Ты же сам сказал…
Маленький, настырный и противный человечек с острым взглядом.
— Какого черта, — пробормотал муж, попытался придумать, что бы еще сказать, но только повторил — Да… Какого, понимаешь, черта…
— Если б это был мой сын, — начал Олуф, и тут же был прерван громким взрывом презрительного хохота — приятели явно не верили, что Олуф способен произвести на свет сына.
— Кушайте, пожалуйста, — испуганно вмешалась она, но Олуф отодвинул блюдо подальше и положил локти на стол.
— Если б это был мой сын, — запальчиво повторил он, — я бы задал ему хорошую взбучку. Не для того его туда отправили, чтобы он бегал. Его отправили, чтобы он научился, как себя вести.
— Он скучает по нас, — недовольно сказал муж. — Все равно как…
— Ах, скучает!
— Чего ты пристал? — вмешался наконец Харри. Он закурил сигарету и внимательно созерцал выходящий изо рта дым. — Сын не твой, так что кончай трепаться.
— Я же сказал: «Если б это был мой сын…»
— Если бы да кабы… Детей теперь не бьют, в общем и целом, но ты, видно, этого не заметил. Кстати, ни к чему хорошему битье не вело, наоборот, от него был один вред. Вред для души. Но тебе этого, может, не довелось узнать. Или ты уже позабыл, как это бывает?
Олуф заюлил.
— Да я не про битье…
— Ну и заткнись со своими дурацкими разговорами, понял?
И позже, когда они в окружении пустых бутылок уже поглядывали на часы, а остатки хорошего настроения свинцовой тяжестью оседали в ногах, Харри спросил:
— Эвелин, а почему вы не держите его дома?
Она бросила взгляд на мужа, но тот сидел набычившись и выпятив нижнюю губу, явно не желая отвечать на вопрос.
— Для того, чтобы он стал хорошим мальчиком, — жалобно сказала она. — Чтобы… чтобы впоследствии он стал самостоятельным человеком.
Впоследствии. На редкость тяжеловесное и какое-то даже устрашающее слово, раньше она никогда его не употребляла, но другие без конца ей твердили: впоследствии он должен стать самостоятельным человеком, таким, который не собьется с пути. У нее при этом перед глазами вырастала высокая серая каменная стена с зарешеченными окнами, и она торопилась согласно кивнуть на любое предложение, которое должно послужить на пользу этому «впоследствии».
На помощь ей пришли другие слова, которые она тоже не раз от них слышала:
— Чтобы он научился ладить с людьми, приобрел хороших товарищей, сумел освоиться на работе и чтобы все у него шло хорошо.
Муж коротко кивнул, одобряя ее объяснение, и она глубоко перевела дух. Да, так оно и было, и время от времени приходилось себе об этом напоминать.
Харри раздумчиво покачал головой.
— Бред какой-то. Сказал бы я тебе…
Она была вся внимание, казалось, длинные трепетные щупальца протянулись от нее к Харри, который сказал бы ей…
Но он вдруг плотно сомкнул челюсти, да так и застыл, глядя прямо перед собой, видя там что-то свое, невидимое другим. Харри, который, похоже, зря растрачивал себя, который заслуживал в жизни большего, который замыкался в себе, если ты был слишком назойлив, в глазах которого время от времени появлялось отсутствующее выражение, словно было что-то такое, что ему никак не удавалось додумать до конца, пока он усилием воли не стряхнет это с себя и не окажется снова тут, вместе со всеми, за мгновение до того, как приятелям надоест его ждать.
Он закурил новую сигарету, губы его раздвинула ухмылка:
— Эй, в чем дело? Почему водка у нас стоит и греется?