С моря дует ветер, холодно и сыро в пустых залах Крепости.
Когда лежишь на полу в верхнем ярусе Крепости и смотришь наружу через узкую бойницу, видно, как пенятся волны под низко нависшими темными тучами. Ветер задувает в нос, во рту от него солоно. Вся Крепость сотрясается и ходит ходуном.
Крепость называется Морская. Это разбойничья цитадель Ханнибала. Она возведена из больших ящиков и стоит на песке у устья реки.
Старый рыбак идет мимо, складывает ладони рупором и кричит:
— Эй, ребятишки, здесь играть нельзя, не ровен час волной смоет!
Мы и сами это знаем, но не можем же мы оставить, предать нашу славную Морскую Крепость.
Громадная волна, накатив, затопляет крепостные казематы. Если там есть узники, они теперь захлебнутся.
Новая волна — и Крепость зашаталась.
Еще один высоченный вал, мутно-зеленый и пенистый, — и Крепость, оторвавшись от песка, поплыла! Теперь уж не остается ничего другого, как выпрыгнуть на сушу, стоять и смотреть на нашу славную Морскую Крепость, которую разрушает злой враг.
И тут нас тоже охватывает злость. Озорная злость — как у этих враждебных морских валов, что рушат нашу Крепость.
И вот наступает сухой бурый час перед дождем. Это Трубный Час! Это час, когда Рюберг стоит меж чернеющих деревьев в своем старом запущенном саду за пакгаузами, стоит со своею чудовищной зеленой трубой, стоит под трескучими сучьями, стоит в вихре сухих бурых листьев, стоит в могильном свете желто-бурого Трубного Часа и дует в свою ужасную трубу.
И вот уже слышно сквозь шум прибоя, как ревет и визжит его труба, визжит и рычит, рычит и беснуется — между тем как мы лихо отплясываем здесь, высоко наверху! Между тем как мы пляшем и скачем не помня себя, в диком восторге, по всему Парусному Чердаку Оле Угрюмца, где развешанные паруса полощутся на сквозняке под перестук люковых крышек.
— А кто такой Рюберг?
— Рюберг? Этого никто не знает. Он же умер, давным-давно.
Когда-то он жил в этом пакгаузе и спал в Спаленке под самой крышей. Рюберг — это привидение, призрак, трубач непогоды, трубач шторма. Рюберг трубит дождь, трубит ночь и тьму — между тем как мы, ликуя, прыгаем и бешено кувыркаемся в ворохах парусного полотна здесь, на просторном пустом чердаке, в зеленовато-желтом штормовом свете Трубного Часа. Ведь Оле Угрюмец пока не пришел, но может прийти с минуты на минуту, и поэтому времени терять нельзя!..
А шторм надвигается жуткий, страшнейший — вот и хорошо, что будет шторм!
Мужчины, громко перекликаясь, торопятся вытащить на берег свои лодки и убрать их в лодочные сараи. Женщины в развевающихся платках носятся в поисках уток и кур, которых разметал ураганный ветер.
К тому времени, когда зажигают фонари, соленая клокочущая морская пена залепляет весь город, фонари коптят на шквальном ветру, и их задувает — вот и хорошо, что задувает!
Злые голоса слышатся во тьме с какой-то старой дерновой крыши, которую шторм грозит сорвать и унести, а разъяренные люди пытаются закрепить, опутав канатами, привязанными к каменным глыбам.
Крыша, наверное, все равно улетит — вот и хорошо, так им и надо!
Издалека, из тьмы, доносится глухой и жалобный звук, как будто кто-то зовет на помощь. Весь город слышит этот зловещий, душераздирающий звук. Кое-кто думает, что это сирена терпящего бедствие корабля. Но мы-то знаем, что это просто шторм колобродит и старых железных якорных бочках у Круглины.
А кое-кто думает, что это трубный глас, возвещающий приход Судного Дня, — вот и хорошо, так им и надо!
И мы злорадно ликуем во тьме, внимая скорбному пению волн, и задумываем ужасные злые желания: вот бы ветер повалил церковную колокольню! Вот бы вода затопила весь город и все дома уплыли в море!
Отец больше не плавает, он расстался с морем и будет теперь помогать Дяде Хансу, маминому брату, вести дела в Торговом Доме Рёмера, потому что это — «колосс на глиняных ногах».
— Что такое колосс на глиняных ногах?
Мама пускается в объяснения, тут одной фразой не отделаешься, приходится начать издалека, потому что история эта «довольно запутанная», такое уж «стечение обстоятельств». Однако постепенно кое-что для тебя проясняется…
При жизни твоего Прадеда Торговый Дом Рёмера был крупнейшим предприятием в стране. Ему принадлежало тридцать два рыболовных баркаса и две фрахтовые шхуны. Дед твой по матери, Амальд Рёмер, в честь которого тебя нарекли Амальдом, еще кое-как «сводил концы с концами». Но потом он умер, брат же его Проспер «совсем ни на что не годен, разве только картошку перебирать». А что до твоего Дяди Ханса (он у мамы единственный брат), так «бедняжке Хансу», что греха таить, тоже серьезности недостает, силы характера — скоро уж двадцать пять лет, а он знай себе гуляет да дурачится, только время попусту растрачивает вместе со своими дружками Селимсеном, Кайлем и Платеном. Они разъезжают верхом по окрестным горам либо плавают между островами на красивой белой яхте Дяди Ханса под названием «Нитуш».