— И без помощи твоего Дункера. Но раз уж для тебя он один свет в окошке, ладно… шут с ним…
— Лишь бы все было хорошо… — говорила она.
В один из таких вечеров Дункер принес к кофе коробку пирожных. Он проходил мимо кондитерской и увидел их в витрине, и они так аппетитно выглядели, что он просто не устоял.
— Вы с ума сошли, — сказала она, бережно принимая коробку, словно ей дарили бог весть какую драгоценность, а Дункер, уже свой человек в доме, повесил плащ и первый прошел в комнату. — Прямо-таки с ума сошли.
— Просто они мне понравились, и я решил, почему бы нам их не попробовать. Могу же и я хоть иногда позаботиться об угощении.
Он улыбался, но как-то невесело, словно был чем-то расстроен.
— И потом, я ведь знаю, что кофе у вас уже приготовлен, — прибавил он.
— Да, конечно, кофе уже ждет, сейчас будем пить. Кладите себе сахар.
— Ага, — сказал он, — спасибо, — явно забыв про неизменную их шуточку насчет того, что ему грозит ожирение, поскольку он кладет в чашку целых три куска.
Он рассеянно помешивал ложечкой и был сегодня какой-то не такой. Напрасно она искала веселой искорки в его глазах и той особенной морщинки на переносице — тайных знаков их сообщничества.
— А Джимми сегодня нет дома? — спросил он, и она посмотрела на него с удивлением: обычно он всегда помнил, в какой вечер мальчик должен быть дома, а когда вечер принадлежит им одним.
— Он пошел к приятелю, он ведь был в прошлый раз.
— А, да, действительно был. Ну что ж, попробуем, съедобны ли пирожные.
Она подождала, пока он первый попробует, и тогда уже, проглотив слюну, отломила ложкой кусочек от своего.
— Ну как? Вкусно?
— По-моему, очень, в жизни не ела ничего подобного, — сказала она с полным ртом, смакуя крем и марципаны, а потом, когда с пирожным было покончено, указала глазами на сигаретницу: — Может, попробуете все же моих?
Обычно он отказывался и курил только из своей пачки, хотя она давно уже приметила, какую именно марку он курит, и всегда ставила в сигаретницу несколько штук.
— Ну что ж, возьму, пожалуй, была не была… — И подождав, пока она передвинет пепельницу на середину стола: — А вы сами, фру Ларсен, никогда не курите?
— Да какая из меня курильщица. В очень редких случаях. Муж говорит, что я никогда не научусь, что я курю, как конфирмантка. Иной раз вроде и тянет, но стоит взять в рот — и все, противно.
Она сама чувствовала, что ее болтовня не встречает в нем никакого отклика, эта его странная озабоченность разгораживала их будто стеной, вот если б можно было сейчас похлопать его по руке и спросить, что с ним такое, отчего он так расстроен.
— Может, вы все же закурите, а? — сказал он, и только тут в ней зашевелилось подозрение, что, наверно, с Джимми что-то не так. — Я был сегодня в Детском клубе, они мне звонили.
— Вот как? — сказала она.
На скатерти было коричневое пятно. Наверное, от кофе, след одного из их кофепитий. Она машинально обводила его пальцем, ожидая продолжения.
— Джимми взял чужие деньги. И в общем-то порядочную сумму. Получилось так, что кто-то из персонала оставил на вешалке в учительской свою сумку, и он взял оттуда что-то около ста крон, но истратить их он не успел, так что в этом смысле все в порядке. И вообще это никакая не катастрофа, так что не будем преувеличивать.
Он замолчал, и она, подождав, спросила, не могла не спросить, хотя и страшилась ответа:
— А как же… как они узнали, что это он?
— Они и прежде замечали, были такие случаи. Всякие мелкие пропажи. Ну, там, знаете, мелочь из карманов ребячьих пальто или что-нибудь из портфелей. Они вообще-то были почти уверены, что это он, иногда даже уличали его, находили у него деньги, но он, как они говорят, редкостный упрямец, в жизни ни в чем не признается. В общем, не будем преувеличивать и делать из этого трагедию, мальчишки почти все этим грешат, со мной, помнится, тоже случалось такое.
Если даже и так, подумала она, если и вправду мальчишки не прочь что-нибудь стянуть, не по сто же крон они крадут, не такие же суммы. Дункер, похоже, и сам это понимал.
Она облизнула сразу вдруг пересохшие губы и заставила себя спросить:
— И как же теперь… его снова отправят?
— Да нет, что вы, никуда его, конечно, не отправят… нет, нет, даже не думайте, это дело улажено, и нет никаких оснований бояться повторения, верно ведь? Не будем преувеличивать. Не хватало еще, чтобы его отняли у вас из-за каких-то ста крон, и, кстати, они тоже хороши, нельзя же оставлять деньги где попало. Никуда он больше не уедет, я, во всяком случае, сделаю все возможное, чтобы не допустить этого, я вам обещаю. Слышите, фру Ларсен?
— Да, — благодарно кивнула она, — слышу, конечно.
— Я вынужден был вам об этом сообщить, ведь вам и вашему мужу придется поговорить с Джимми. Только, пожалуйста, спокойно, без нервов, хорошо? А может, вас больше устроит, если с ним поговорю я?
— Нет, — сказала она, зная, что мужу это не понравится, — лучше, наверное, нам самим.
— Скажите вашему мужу, что ничего страшного тут нет, и не перегните, пожалуйста, палку, хорошо?
— Хорошо, — пообещала она, но обещать она могла только от своего имени, муж-то, она заранее знала, просто с ума сойдет, когда услышит: сам он в жизни не прикасался к чужим деньгам, в долг и то никогда не брал больше чем двадцать пять эре.
Но чтобы так… перекошенная от ужаса физиономия, жалкая, беспомощная фигура с вытянутой шеей — просто ненормальный.
— Да это ж черт знает что такое… ты что, парень, в своем уме? Взять чужие деньги… Да как же ты мог… Где у тебя голова была? Разве мы тому тебя учили? Не твердили мы тебе тысячу раз, что чужое брать нельзя? Это надо же — сто крон! И что ты собирался с ними делать, чего тебе, скажи на милость, не хватает?
И так как мальчик сидел с плотно сжатыми губами, уставившись в стол:
— Чего ж ты молчишь? Не можешь, что ли, ответить?
— А что он может ответить, — прошептала она, и тогда муж круто повернулся к ней.
— А ты вообще не вмешивайся, тебе, с твоими куриными мозгами, разве понять, что эго такое!
Она и не вмешивалась, сидела съежившись на своем конце стола, далеко от мальчика, хотя ей очень хотелось подсесть к нему и обнять за плечи, только она чувствовала, что это еще больше разъярит мужа.
А он:
— Ты знаешь, чем это кончится, если он будет продолжать в том же духе, это кончится, черт дери, тем, что он угодит за решетку, вот так-то.
И боднув опять, по своей смешной привычке, головой воздух в направлении мальчика:
— Ты кончишь тюрьмой, это уж точно.
— Не говори ему, пожалуйста, таких вещей, — взмолилась она.
— Ну уж, извини, самое время ему об этом сказать. Это надо же — сто крон! Джимми… да ты соображаешь, что ты натворил? С ума сойти! Взять чужие деньги…
Мальчик взглянул на него и снова опустил глаза.
— Почему-то про того грабителя ты так не говорил, — пробормотал он, — тогда ты совсем другое говорил.
— Про какого такого грабителя?..
Это было всего лишь несколько дней назад, муж прочитал им вслух из газеты об ограблении банка, речь шла о каких-то неслыханных суммах. Прочитав, он покачал головой, задумался, а потом вдруг сказал: «А все-таки здорово он их нагрел, черт дери, даже жалко, если поймают».