— Они погибли, Торга и Хролфа нет в живых… — обретя дар речи, выдавила она.
Ингельд забилась в страшном припадке безысходного отчаяния. Проснувшиеся дети громко разревелись. Плакала Сайрис, беззвучно сотрясаясь от рыданий. Единственно, что она смогла еще сообщить, это что причиной гибели обоих стали цветы ортиса, а Улф с Вайгом как-то сумели избежать этой участи.
Горе Ингельд сменилось на ярость.
— Почему умерли мои?! — зашлась она. — Почему не ваши?!
Несчастной женщине не стали мешать. Она сама в конце концов уморилась и плакала уже без крика. Плакала едва не всю ночь. Найлу стыдно было за свое счастье: его отец и родной брат живы.
Улф и Вайг возвратились через десять дней, оба в полнейшем изнеможении. Правую половину груди и плечо Улфа покрывали крупные пятна-стигматы, похожие на ожоги. Вайг страшно исхудал, а в глазах его читалось выражение, вызвавшее у Найла тревогу и растерянность: будто бы брата преследует нечто, чего ему никогда не вытравить из памяти. Измотавшиеся охотники рухнули на постели и проспали весь следующий день и всю ночь.
Сок, стоивший Торгу и Хролфу жизни, находился в небольшой фляжке емкостью чуть больше полулитра. Горлышко было плотно заткнуто листьями и обмотано лоскутками кожи. Когда спустя несколько часов проснулась и, по обыкновению своему, опять заревела Мара, Сайрис бережно размотала лоскутки, накренила горлышко фляги и поднесла к губам ребенка деревянную ложку с капелькой прозрачной медвяной жидкости. Не прошло и минуты, как девочка уже спала. Не пробудилась она и через шестнадцать часов, когда проснулся Улф.
При первой же возможности Найл попробовал сок ортиса на запах. Жидкость имела изумительный медвяный аромат, было в нем что-то и от запаха розовато-лилового цветка, который он видел в стране муравьев. Хотя, если честно, запах обескураживал: после захватывающих дух рассказов деда Найл ожидал чего-то вообще сверхъестественного.
Много дней прошло, прежде чем Улф и Вайг как-то оттаяли от уныния и апатии. Вайг потом рассказал Найлу, что последние полторы-двое суток оба шатались как пьяные и не чаяли уже добраться. На той каменистой пустоши Вайг трижды терял сознание; на третий раз его нес уже отец, взвалив себе на плечи. Счастье, что на пути не встретился ни один хищник. Случись любому из них напасть, и им бы точно пришел конец. У них даже не было сил высматривать в небе шары смертоносцев.
Ингельд к этой поре оправилась от первоначального потрясения, став еще более язвительной и сварливой. Все жалели Ингельд и потому мирились с ее колкостями. Но как-то раз, хлебнув перебродившего сока, она зашла в упреках слишком далеко и обвинила Улфа и Вайга в трусости, обернувшейся якобы гибелью для Торга и Хролфа. Улф стиснул ей руку с такой силой, что женщина вскрикнула.
— Никогда не говори таких слов, не то полетишь на пол, даром что ты жена моего брата.
Ингельд, свернувшись на полу калачиком, тихонько заскулила.
— Но ведь мне рано, рано быть вдовой! Неужели мне век теперь вековать без мужских объятий?
Улф понял справедливость этих слов. Женщине нет еще и сорока, и многим мужчинам она решительно бы приглянулась.
— Здесь мужчин для тебя не найти, — рассудил он задумчиво. — Но ты могла бы вернуться к своим соплеменникам.
Ингельд, вскинув голову, резко посмотрела на Улфа (в глазах мелькнул радостный просверк).
— Как я туда доберусь?
— Мы можем тебя проводить.
Ингельд бережно провела ладонями себе по животу.
— Скоро для путешествия я буду слишком тяжела.
— Что ж, — сказал, подумав, Улф. — Отправимся в следующую за полнолунием ночь.