– Воистину, – кивнул Гибал. – В свете последних событий тебе лучше пренебречь службой на границе и остаться здесь, вникнуть, чем живет Вастаи, с какими напастями борется. У нас достаточно воинов, чтобы сдерживать нашествие кровожадных вербов; а преемник у скамьи всего один.
– Мой отец не дезертир, – все так же бесстрастно объявил Мават. – А ты занял мое место. И я желаю выспросить у Ворона почему. Я в своем праве.
Мават не доверился бы тебе и не привез сюда, не обладай ты острым умом, способным верно оценить обстановку. У Мавата была единственная цель – после смерти отца взойти на скамью и править Ираденом, а в назначенный час умереть, дабы укрепить силу Ворона на благо страны.
Титул Глашатая сулил многие привилегии и возможность править (на паях с Распорядительным советом) не только в Ирадене, но и в граде Вускции через пролив. Однако за все нужно платить: через два дня после смерти аватара – птицы-воплощения бога, что зовется Вороном, – Глашатай должен умереть, добровольно принести себя в жертву. Пока очередной аватар созревал в яйце, новый Глашатай водворялся на скамье и давал торжественный обет. Процесс занимал несколько дней. Вороний птенец хоть и служил вместилищем бога, но проклевывался, как и полагается, лишь через месяц. Впрочем, это не нарушало заведенного порядка: пока яйцо зрело, Глашатай успевал умереть, а преемник – занять его место.
Взойти на скамью почиталось за великую честь, но, как ты наверняка догадался, разделить ее стремились немногие. Честолюбцы метили либо в Распорядительный совет, либо в Материнский орден Безмолвных, где за влияние и власть не нужно расплачиваться головой. Потенциальных Глашатаев обычно готовили с детства (и Мават тому наглядный пример), но, несмотря на престиж и ощутимый авторитет, будущее не сулило им ничего радужного, откажись они исполнить предназначение.
– Узурпировать место Глашатая невозможно, – парировал Гибал. – Посягни я на скамью без дозволения Ворона, мгновенно бы превратился в хладный труп. Ради Ирадена мне пришлось пойти на риск. А докучать богу вопросами нет никакой нужды. Ты проделал долгий, утомительный путь, и тут такое потрясение. Ступай, племянник и преемник, отдохни, поешь. После поговорим.
– Не горячись, Мават, – вразумляла Зизуми. – Пойми, у нас не было выбора, да и титул преемника остается за тобой. Ты ничего не потерял.
– За исключением отца, – отрезал Мават и снова повторил: – Он не дезертир.
Видел ли ты его таким раньше? Добродушный балагур и весельчак, до сих пор он шел проторенной дорогой, предвкушая почет и блага, кои сулил ему Ираден. Но если Мават ставил перед собой цель, то вцеплялся в нее мертвой хваткой и не выпускал до последнего. Он делался угрюмым и безжалостным, так уж повелось с детства.
Если ты не видывал его таковым раньше, то узрел сейчас. Картина поразила тебя – или напугала. Не сводя с Мавата глаз, ты попятился и вполоборота схватился за стену – то ли удерживая равновесие, то ли из боязни сверзиться со ступенек. Развернувшись уже всем корпусом, уставился на свою руку, потом на сапоги, явственно ощутив слабую непрерывную вибрацию.
Слышишь меня, Эоло? Теперь слышишь?
Я взываю к тебе.
Для меня и мне подобных любые истории чреваты последствиями. Я должен либо говорить чистую правду, либо воплощать сказанное в реальность, иначе меня постигнет кара. К примеру, можно без опаски сказать: «Некий юноша ехал хоронить отца и вступать в наследство, однако обстоятельства сложились иначе». Уверен, такое случалось неоднократно, ведь умирающие отцы и наследующие им сыновья в мире не редкость. Но чтобы двигаться дальше, необходимы детали – конкретные поступки конкретных людей, влекущие за собой конкретные последствия, – и вот тут по незнанию легко согрешить против истины. Для меня безопаснее излагать только проверенные факты. Либо обобщать. Либо присовокуплять в начале: «Слыхал я вот какой сказ», перекладывая тем самым всю ответственность на первоисточник, чьи речи я передаю слово в слово.
Так о чем поведать? Слыхал я, жили-были два брата, и первый мечтал отобрать все, чем владеет второй, – любой ценой.
А еще слыхал про узника в башне.
А еще – про героя, пожертвовавшего собою ради друга.
Впрочем, есть у меня на примете история, ее и расскажу – без утайки.
Мое первое воспоминание – вода. Она повсюду, напирает со всех сторон, давит необъятной толщей. Тьма чередуется с тусклым колеблющимся светом. Махровые, похожие на цветы существа облепили океанское дно, их стебли колышутся в потоке, очищая воду для крохотных проплывающих мимо созданий. Рыбы с массивными, в броне из костяных пластин головами и алчущими пастями. Шустрые ракоскорпионы и трилобиты, спиральные раковины аммонитов. В ту пору я не знал этих мудреных слов, не знал, что свет, когда он вспыхивает, идет от солнца и есть что-то, помимо вездесущей, всепоглощающей воды. Я только постигал – без суеты и порицания.