– Нет.
– Почему? – удивился Рутилий. – Ты в опале?
– У меня нашлись дела поважней… А если честно, то физиономия достопочтенного Марка Эмилия Скавра мне надоела еще со времен пергамской войны.
Рутилий понимающе улыбнулся.
– Но о чем шла речь, я знаю.
– Фригия?
– Да.
– Давно и хорошо отработанный прием римской дипломатии. Понту нужно готовиться к большой войне.
– К сожалению… – стратег наполнил фиалы вином из кратера. – Судя по всему, жрецы Беллоны[78] скоро принесут свои секиры в храм богини.
– Поэтому я и стремился во что бы то ни стало пробраться в Понт.
– Я так и понял. И с нетерпением жду твоего рассказа.
– Могу утешить тебя, стратег. Риму пока не до Понта. Похоже, там назревают события, последствия которых непредсказуемы. Гая Гракха на этот год трибуном не выбрали. Консуляр[79] Фульвий Флакк, эта грубая, несдержанная скотина, вместо того, чтобы помочь ему, сутками пьянствует и устраивает оргии. Гай Гракх теряет единомышленников. Новый консул Луций Опимий не скрывает своих намерений покончить с реформами братьев Гракхов, а значит, и с бывшим трибуном. Свободных легионов для похода на Восток у Рима нет – идет война с арвернами и аллоброгами.
– Спасибо тебе, Рутилий, – крепко сжал кисть его руки стратег. – Ты вселил в мою душу надежду.
– Я еще не все сказал. Вместе с Марком Эмилем в Синопу прибыл Авл Порций Туберон.
– Купец? Ну и что из этого? – с недоумением воззрился на гостя стратег.
– Берегитесь его. Я не знаю, что он замышляет, но этот хитрый лис немало попортил нам крови в Пергаме. Он такой же купец, как я римский сенатор.
– Авл Порций был в Пергаме?
– Под чужим именем. Он представлялся там киликийцем. Снабжал войска Аристоника продовольствием и оружием. У него много друзей среди киликийских пиратов.
– Но ведь он помогал вам…
– Еще как… – в глазах Рутилия зажегся опасный огонек. – Мне очень хочется отблагодарить его за эту помощь… Солонина, за которую мы платили, не скупясь, была протухшая, с червями. От вяленой рыбы воины маялись животами и даже умирали. Зерно оказалось потравлено мышами…
– А оружие?
– Щиты раскалывались, как ореховая скорлупа, мечи были не каленые, а луки ломались после десятка выстрелов.
– Но он купец. Его бог-покровитель Меркурий всегда слыл обманщиком.
– Это еще не все. Где лестью, где золотом он сеял раздоры среди стратегов Аристоника. А когда не помогало ни то, ни другое, пускал в ход иные средства – удар из-за угла ножом или яд.
– Неужто Авл Порций..? – на лице стратега явственно отразилось недоверие к словам Рутилия. – И вы, зная об этом, доверяли ему?
– Узнали чересчур поздно. Когда внезапно умершего Марка Перперну сменил Маний Аквилий. Но тогда нам уже было не до купца. Он кстати, внезапно исчез, будто провалился в царство Плутона.
– Я предупрежу начальника следствия… – Дорилай сурово сдвинул брови. – Он пустит по его следу своих ищеек. А тебе, Рутилий, моя искренняя благодарность, – голос его потеплел. – Что ты собираешься делать дальше?
– Думаю остаться в Понте. С твоей помощью, стратег.
– Можешь не сомневаться в моем добром расположении к тебе. Нам очень нужны опытные, закаленные в боях воины. Место гопломаха[80] тебя на первых порах устроит?
– Это больше, чем я мог надеяться…
В этот же час в доме царского лекаря иудея Иорама бен Шамаха собрались члены тайной секты ессеев[81].
В просторной комнате с совершенно голыми стенами царил дрожащий полумрак. Только три жировых светильника в дальнем конце ее, напротив входа, высвечивали фигуру хозяина дома с изрядно потертым пергаментным свитком в руках. Иорам бен Шамах размеренным голосом читал слова молитвы, вырисованные древнеэллинским языком «койне» на тонкой, почти прозрачной коже искусным каллиграфом. Единственное окно комнаты было тщательно занавешано.
– …И дела, неугодные Господу, Богу своему, стали творить, и построили себе высоты во всех городах своих…
Словно приглушенное эхо вторили словам Иорама бен Шамаха молящиеся, стоявшие коленопреклоненно на простом тонком коврике.
– … И стали совершать там курения на всех высотах, и служили идолам…
Среди сектантов были люди самого разного возраста и сословия: ремесленники, купцы, вольноотпущенники, городской демос, мореплаватели, гоплиты… Большинство составляли «сыны Израилевы», переселившиеся в Понт, чтобы спастись от преследований саддукеев[82] и фарисеев[83], а также нынешнего царя Иудеи, жестокого и властолюбивого Иоханана Гиркана, сына Симона Маккавея. Но были здесь и каппадокийцы, и эллины, и персы, и представители других племен, населяющих Понтийское государство.
– … И закончится греховное царство тьмы, и придет Сотер, и воздаст сынам света…
«Сотер… Сотер… – исступленный шепот постепенно перерастал в гул. – Воздаст сынам света… Не пройдет род сей…»
Седые волосы Иорама бен Шамаха, сзади подсвеченные светильниками, образовали вокруг головы нимб, в глазах загорались и гасли оранжевые искры, и вся его фигура, закутанная в белый плащ, казалось, парила над полом…
После моления ессеи перешли в соседнюю комнату, где был накрыт длинный деревянный стол для священной трапезы – только недорогое красное вино и по лепешке на брата. При полном молчании отведав вина и хлеба, они стали прощаться с хозяином дома. Иорам бен Шамах обнимал каждого, прикасаясь щекой к щеке единоверца. Одному из них, коренастому юноше с коротко подстриженными кудрявыми волосами, он шепнул на ухо: «Останься…», и тот покорно отошел в темный угол, дожидаясь, пока последний ессей не покинет дом.
– Следуй за мной, – приказал юноше Иорам бен Шамах, когда проверил надежность засовов на входной двери.
Освещая путь сильно чадящим глиняным светильником, наполненным земляным маслом, он повел юношу внутрь дома.
Комната, куда они вошли, была уставлена сосудами всевозможных форм и размеров из керамики, стекла и металла. Воздух в ней был напоен запахами трав, связками висевших на всех четырех стенах от пола до потолка. Посреди комнаты стоял круглый стол и два дифра[84].
Иорам бен Шамах молча указал юноше на один из них, а сам, насыпав в шаровидный сосуд из стекла серебристо-белый порошок, зажег его. Комната осветилась ярким голубоватым светом. Сдвинув сосуд в центр стола, и потушив глиняный светильник, лекарь сел и надолго задумался, глядя на перламутрово-белую сферу, внутри которой рождалось таинственное голубоватое свечение. Юноша с почтением и опаской наблюдал за хозяином дома, не смея шелохнуться.
– Паппий… – голос Иорама бен Шамаха был усталым и бесцветным. – Я доволен твоим прилежанием и твоими успехами.
– Спасибо, танаим[85]…
– Не называй меня так, – глубокая борозда перечеркнула высокий лоб иудея от корней волос до крупного горбатого носа. – В этой комнате мы прежде всего слуги Асклепия[86]. Потому, если хочешь, зови меня впредь просто учителем.
Паппий молча склонил голову в знак согласия.
– Восемь раз плодоносили оливы с тех пор, как твой отец Менофил привел тебя за руку в этот дом. Своими знаниями в высоком и благородном искусстве врачевания делился я с тобой без утайки и теперь очень рад – у меня появился достойный преемник. Ибо я уже стар и смертен, несмотря на то, что многие тайны человеческого организма мне понятны и ведомы…
Юноша встрепенулся, хотел что-то сказать своему учителю, но тот ласково положил ладонь на его колено, заставив умолкнуть на полуслове.
– Выслушай меня до конца… – Иорам бен Шамах задумчиво погладил черную с седыми прядями бороду. – Тяжелые грядут времена. Ненасытные римляне не успокоятся до тех пор, пока весь Понт Евксинский не станет Маре Романум[87]. Остановить их, тем более – победить, невероятно трудно. Понту нужна твердая рука, железная воля и могучий ум великого стратега. К большой кручине нашей, такого человека пока нет.
Note 81
Ессеи – члены религиозной секты, возникшей в Иудее во 2 в. до н.э.; Е. Отрицали частную собственность, рабовладение и войну.
Note 82
Саддукеи – одна из главных общественно-религиозных группировок Иудеи во 2 в. до н.э.; С. поддерживали римское господство в Иудее.
Note 83
Фарисеи – участники одного из общественно-религиозных течений в Иудее во 2 в. до н.э.
Note 86
Асклепий – в греческой мифологии бог врачевания, в римской мифологии он именовался Эскулапом.