В нашей школе, кстати сказать, был всего лишь один знаменитый выпускник. О нем ходили легенды: как его выгнали из школы, когда он сел пьяным за руль и проехался по школьному крикетному полю, и как он потом стал богатым и знаменитым, сперва – как актер на вторых ролях в Илингском театре комедии, потом – как типичный английский невежа и хам практически во всех голливудских фильмах, где подобный персонаж предусмотрен сценарием. Он не стал кинозвездой в общепринятом понимании, но если он появлялся в каком-нибудь фильме в «Воскресном кинозале», мы страшно радовались и кричали «Ура!».
Ручка двери музыкального кабинета дернулась и повернулась. Я быстренько отложил книжку в сторону и потянулся к пюпитру, чтобы перевернуть страницу потрепанного экземпляра учебника «52 упражнения для контрабаса». Директор школы сказал, обращаясь к кому-то, кого мне не было видно:
– Это не просто кружок. У нас настоящая музыкальная школа. А это наш кабинет для самостоятельных занятий...
И они вошли: директор школы, заведующий музыкальными классами (неприметный блеклый очкарик, который на самом деле мне нравился), заместитель заведующего музыкальными классами (дирижер нашего школьного оркестра, который меня ненавидел от всей души) и – да, это был он и никто иной – наш знаменитый выпускник собственной персоной в сопровождении душистой воздушной блондинки, которая держала его под руку и, судя по виду, вполне могла быть какой-нибудь кинозвездой.
Я прекратил делать вид, что пытаюсь играть, сполз со своего высокого табурета и встал, уважительно переминаясь с ноги на ногу и держа контрабас за гриф.
Директор что-то рассказывал о звуконепроницаемом покрытии стен, об акустике, о сборе денег на строительство музыкальной школы, о необходимости сделать ремонт, на который пока нет средств, и. значит, понадобятся дополнительные дотации. Он как раз приступил к рассуждениям о ценах на стеклопакеты с двойными стеклами, но душистая женщина его перебила:
– Посмотрите, какой он славный!
И все повернулись ко мне.
– Да уж, немалых размеров скрипка... трудно держать ее под подбородком, – пошутил знаменитый выпускник, и все исполнительно засмеялись.
– Такой большой инструмент, – продолжала женщина. – И такой маленький мальчик. Но мы, наверное, мешаем тебе заниматься. Ты продолжай, не стесняйся. Сыграй нам что-нибудь.
Директор школы и заведующий музыкальными классами заулыбались, выжидательно глядя на меня. Заместитель заведующего, не питавший иллюзий по поводу моих музыкальных талантов, принялся объяснять, что в соседнем кабинете занимается первая скрипка школьного оркестра, и он с удовольствием им сыграет...
– Я хочу послушать его, – сказала душистая женщина. – Тебе сколько лет, малыш?
– Одиннадцать, мисс.
Она ткнула знаменитого выпускника локтем под ребра.
– Он назвал меня «мисс». – Почему-то это ее рассмешило. – Какая прелесть. Ты не стесняйся, малыш. Сыграй нам что-нибудь.
Знаменитый выпускник кивнул. Они все смотрели на меня и ждали.
Контрабас на самом деле не предназначен для сольных партий. Далеко не каждый профессиональный контрабасист может сыграть соло на своем инструменте, а в моем случае ни о каком профессионализме не шло и речи. И тем не менее я снова сел на табурет, обхватил пальцами гриф, взял смычок и приготовился опозориться по полной программе.
Сердце гремело в груди, как литавры.
Даже сейчас, двадцать лет спустя, я помню.
Я даже не заглянул в «52 упражнения для контрабаса». Я играл... что-то. Оно гремело, гудело, переливалось и реверберировало. Из-под скользящего по струнам смычка вырывались странные и уверенные арпеджио, а потом я отложил смычок и принялся щипать струны пальцами, извлекая из них замысловатые мелодичные пиццикато. Я творил с контрабасом такое, что не сумел бы сотворить и опытный джазовый музыкант с руками в два раза больше моих. Я играл, и играл, и играл, растекаясь по четырем металлическим жестким струнам, прижимая к себе инструмент – я обнимал ее так, как не обнимал ни одного человека в жизни. И наконец, запыхавшийся и ликующий, остановился.
Женщина первой захлопала в ладоши, но они все аплодировали. Даже заместитель заведующего, который смотрел на меня с выражением более чем странным.
– Я и не знал, что это такой многогранный инструмент, – заметил директор. – Очень хорошая пьеса. Современная и в то же время – классическая. Замечательно. Браво. – После этого он вывел всех из кабинета, а я сидел, совершенно опустошенный, и рассеянно гладил левой рукой гриф контрабаса, а правой – струны.
Как и во всякой правдивой истории, все закончилось плохо: на следующий день по дороге в школьную часовню, где мы репетировали всем оркестром, я поскользнулся на мокрой мостовой (шел небольшой дождик) и упал, грохнув контрабас о камни. Деревянная подставка отломилась, передняя дека треснула.