****
Не по-весеннему жаркий ветерок шевелил новорожденную траву, трепал поля шляп и рвался забраться под плащи. Дженнардо казалось, что полгорода высыпало за стены встречать банду Акилле Ла Сенты. Прямо у дороги слуги поставили навесы, где дамы могли освежиться легким вином и спрятать лилейно-белые личики от припекающего солнца. Однако дамы, презрев скромность, прогуливались по утоптанным тропинкам, а под навесом засели кардиналы. Желтая лента дороги бежала меж зеленеющих холмов – бежала в долину, где уже шарили передовые отряды Красного Быка, – в высокой синеве без умолку трещали птицы, а почти малахитовый кузнечик нахально пристроился на сапог капитана Форсы. Сержанты собственного отряда подкручивали усы, изощряясь в остроумии, но Дженнардо просто ждал. Апрель воистину был неудачным месяцем, а если не удастся сразу же сбить с новичка спесь, можно всю весну считать пропащей. И вот на дороге показались всадники – пыль клубилась под копытами, блестели начищенные кирасы, высоко запели горны, – и тяжело, утробно задрожала земля. За конницей шла пехота. Увидев передовую роту, Дженнардо ниже опустил поля шляпы и стряхнул кузнечика с сапога. Для пущей уверенности следовало раздавить тварь божью, но капитан не верил в приметы.
Наемники! Мудрецы в тиши своих келий изгрызли перья, подбирая уничижительные эпитеты для «разъедавшей все и вся язвы», но что бы вы делали без нас? Без тех, кто способен явиться к точно назначенному сроку и сразу вступить в бой. Гоняйте на войну дворянское ополчение, князья и прелаты, мы славно поживимся добычей! Зачем напрасно лить кровь, когда все продается в этом мире? Солдат удачи идет в бой не за Бога и не за сюзерена: поставь между ним и поживой любое препятствие – и увидишь, что будет. О чем писали бы замшелые мудрецы, если саму науку войны творят мерченары? Гонсало де Кордоба, изгнавший из Испании мавров, не зря назвал своих вояк подлинными наследниками Александра и Цезаря, ибо только наемники научили Европу побеждать. Впервые с тех времен, как по ней прошлись полчища вандалов и пал Вечный Город, мавры и безбожники получили по зубам. Великий Капитан честно разделил между воинами добычу, и даже король не был властен над ним. Владыки зовут наемников отдать жизнь за шатающиеся под ними престолы, вершат нашими руками месть и расправу и боятся повернуться к нам спиной. Папа Сикст, узнав о победе нанятого им Роберто Малатеста, велел убить того, кто мог повернуть оружие против понтифика. Зная о подобном, кто может упрекнуть солдата удачи в захвате опекаемых городов? Каждый выживает в одиночку, а честь и слово Божье не имеют веса в делах войны. Флорины растут на крестьянских полях, куются в мастерских ремесленников и плавают в трюмах купцов, а после оседают в обитых железом сундуках. Хозяева тугой мошны не могут спать спокойно, и потому флорины продолжают свой путь – и какой-нибудь мерченар, отдыхая от ратных трудов, огрубевшей рукою швыряет золото в таверне иль дарит шлюхе… Пастухи нанимают волков для защиты тучных стад – кто удивится, если хищный зверь вцепится чрезмерно доверчивому в глотку? Хотите обрести покой, держите пастушьих собак! Собирайте бедноту, одевайте ее в железо, кормите круглый год, чтобы в нужный час войска были под рукой, и наемники отойдут в прошлое. Но пока карта Италии похожа на одеяло нищего, о таком нечего и мечтать.
Сержанты уже считали конников Акилле Ла Сенты, пытаясь разглядеть выравнивающуюся в линию пехоту. Если внуки однажды спросят, на какой войне Дженнардо Форса проторчал почти три года, он не будет знать, что ответить. В Испании ему платили за изгнание полумесяца и торжество креста, но, черт побери, временами он готов был драться бесплатно! Мерзнуть на пиренейских перевалах, голодать под Малагой, чтобы увидеть, как последний мавр удирает прочь. Знать охотно вставала под знамена королей, крестьяне шли в бой не под свист плетей, но по собственной воле, и даже королева Изабелла поклялась не менять сорочку, пока войска ее мужа не добьются победы. Дженнардо и сейчас жалел о том, что отец отозвал его домой участвовать в этих крысиных бегах и не позволил пойти вместе с Великим Капитаном к Гранаде. Кое в чем мудрецы все же правы: деньги деньгами, но солдат лишь тогда воюет на совесть, когда его сердце в согласии с кошельком. В Италии подобному не бывать никогда. Каждый правитель тянет «лоскутки» к себе, «одеяло» трещит по швам, но самые жадные руки у Реджио. Если б место Красного Быка занял какой-нибудь Альмохад или французский король, смогли бы в Лаццаро протянуть руку дружбы Риму, а Венеция побраталась бы с Генуей? Дженнардо в подобное чудо не верил. Эмир Гранады помог христианам под Малагой, выступил против сородичей. И что получил взамен? Вот и сейчас Валентино ди Марко и герцог Форса ненавидят Реджио сильнее всех мавров и франков вместе взятых. А Акилле Ла Сента, выходит, так же ненавидит отца и брата. Да поможет Господь Италии!
Пехота, наконец, заняла свои места. Сейчас начнется то, ради чего Дженнардо и притащился на тракт. Несколько всадников отделились от колонны, и лошади неспешным шагом двинулись к кардинальским навесам. Старый обычай велел, чтобы наниматели пересчитали солдат, дабы точно знать, за что они выкладывают золото. Если бить папского бастарда, то бить сразу, пока сопляк не опомнился! Дженнардо шепнул своим сержантам несколько слов и поспешил занять свое место рядом с ди Марко и кардиналом Лаццарским. У плеча сопел низенький Орсини – тоже не одобряет наемников Акилле Ла Сенты? Всадники уже спешились, шедший впереди сорвал шляпу с головы и поклонился прелатам. Черный камзол с темно-красными вставками в прорезях, белоснежные кружева сорочки… солнце мешало видеть, но у Дженнардо закололо ладони, а Орсини почти беззвучно пробормотал: «Реджио, Реджио!.. Как ни назови чудовище, пламя оно изрыгать не перестанет!» Кардинал Валентино кивнул с ледяной улыбкой и протянул наемнику руку для поцелуя. Вчера, развлекаясь с Дзотто, капитан в последний раз пытался понять, что на уме у ди Марко, вот только покорное тело неаполитанца отвлекало от раздумий. Резвый, с щедрой пухлой попкой, охочий до любви Андзолетто – вот все, что дала ему удача, могло быть хуже…
– Синьор Ла Сента, рад представить вам того, с кем вы разделите труды по защите Лаццаро, – Валентино как будто издевался. Повел холеной дланью – ярко блеснул кардинальский перстень, – и Дженнардо шагнул вперед. Служки уже разворачивали подготовленный договор, уже дрожали перья в походных чернильницах, но отцы церкви не приложат свои печати, пока не закончится подсчет. Акилле привел три тысячи восемьсот пехотинцев и двести сорок всадников, что ж, поглядим, каким будет улов и насколько нагл папский бастард! Ни один капитан наемников еще не обошелся без «летунов», были они и у самого Дженнардо, а Акилле сейчас расплатится за всех мошенников с проданной шпагой у бедра. Ла Сента ступил в тень навеса, золотые лучи блеснули в темных волосах и погасли. Дженнардо увидел смуглую скулу, прикрытую тугим завитком, и глаза, в которых будто полыхали ночи отчаянных набегов. Акилле вновь склонил голову, коротко и насмешливо глянул на Дженнардо и четко произнес:
– Я привык не полагаться ни на кого, кроме себя, Ваше Высокопреосвященство, – голос у бастарда был под стать внешности – дерзкий и жесткий, – я не нуждаюсь в помощи синьора Форсы. Его семья уже доказала свою неспособность справиться с Красным Быком.
Грозную кличку брата бастард произнес иначе, чем все прочие. Легко и без страха, будто бы призывал сравнить и понять: там, где есть интересы Реджио, остальным нечего делать! Ну и щенок… Лет десять назад Дженнардо сам был таким. Не имеет значения, что Акилле появился на свет двумя-тремя годами позже его самого, видно, младшего папского отпрыска жизнь еще не выучила. Впрочем, Реджио и в преклонных годах отличались поистине дьявольской неукротимостью, недаром папа Адриан тридцать лет добивался тиары.
– Очевидно, синьор Ла Сента последний раз играл с Красным Быком в куклы, а не в войну, и потому столь в себе уверен, – процедил Дженнардо. Что это? Неужели бастард уже успел его разозлить? Сделал то, что даже герцогу Форса давненько не удавалось?