К середине дня они оставили Исчезающий залив далеко за кормой, и «Дельфин» шел мимо мыса Куатсоп по воде глубиной в пятьсот футов. Теперь, в глубокой воде, Бастер плыл рядом с лодкой спокойно. Он то уносился вперед, то плелся в хвосте, увлекшись каким-нибудь исследованием, а Клинт зорко следил, не появятся ли поблизости чужие лодки. Всегда можно было опасаться, что какой– нибудь охотник, завидев тюленя, откроет стрельбу.
Большинство лодок проходило от них на большом расстоянии, но однажды, обернувшись, Клинт увидел у себя в кильватере, ярдах в двухстах, небольшую белую яхту. Яхта шла на порядочной скорости, а Бастер в эту минуту был у Клинта за кормой. Клинт свистнул и закричал:
– Бастер! Ко мне, Бастер!
Голова Бастера исчезла и появилась уже рядом с яликом. На усах его блестели капельки воды, а взгляд говорил: «Ну, разве не здорово?» И вдруг он опять нырнул, ему захотелось еще позабавиться.
Белая яхта теперь была совсем близко, она явно замедлила ход. Когда она совсем поравнялась с «Дельфином», держась в тридцати футах от него, на палубе появился молодой человек в бумажных брюках и шапочке яхтсмена. Сквозь отворенную дверь рулевой рубки была видна стоявшая у руля светловолосая молодая женщина.
– Привет! – крикнул молодой человек. – Это твой тюлень плывет сзади?
– Да. Он ручной.
Молодой человек пристально вгляделся в Клинта:
– Ты Клинт?
– Да, – удивившись, ответил мальчик.
– Меня зовут Том Мартин. Я слышал о тебе от профессора Уиллса.
– Вы его знаете? – еще больше удивился Клинт.
– Я работаю у него, и живем мы рядом. Я читал твое сочинение о земляной уточке.
– Оно не очень хорошее, – покраснел Клинт.
– По-моему, вполне нормальное.
Из рубки высунулась светловолосая женщина.
– Джоан, это Клинт, – сказал ей молодой человек.
– Здравствуй, Клинт! – Она приветливо улыбнулась. – Мы слышали о тебе и твоем тюлене.
Ей пришлось вернуться в рубку: яхта могла столкнуться с яликом.
– Ты, наверное, слышал, что профессор сейчас в Калифорнии? – спросил Том Мартин.
– Да, на океанологической станции.
Единственно, чем нынешнее лето было омрачено, – это отсутствием профессора Уиллса.
– Когда он вернется, мы вместе приедем к вам в гости.
– Будем очень рады. Он знает, где мы живем.
– Ты сейчас не домой?
– Нет. Мы с Бастером ушли на неделю в море без еды и без пресной воды. Сами будем их добывать.
– Здорово! Это настоящий научный опыт. Из воды, отфыркиваясь, высунулся Бастер. Молодая женщина вышла из рубки.
– Здравствуй, Бастер!
Тюлень понял, что кругом друзья, и приветливо приподнялся из воды.
– Славный он, правда?
– Превосходный экземпляр, – подтвердил Том Мартин. – Надеюсь прочесть твою работу о тюленях, – улыбнулся он Клинту.
– Спасибо. Только надо ее сначала написать.
– Так мы приедем с профессором, когда он вернется!
– Буду ждать!
Джоан помахала из рубки, мотор тихо застучал, и яхта двинулась вперед.
Клинт наклонился, чтобы погладить Бастера но голове.
– Смотри-ка, ты стал знаменитостью, Бастер! Теперь благодаря тебе и меня узнают. – Тут он заметил на дне ялика ящик Декеров и покраснел. – Знаешь, что я сделал, Бастер? Я сказал Мартинам, что мы будем добывать пищу сами, а в лодке у нас лежит ящик с ветчиной, яйцами и всякой прочей снедью. Я, наверное, слишком разволновался.
Бастер фыркнул и подпрыгнул, будто услышал недурную шутку.
Но Клинту вовсе было не до шуток.
– Решено, Бастер! Мы идем к Тиму Уолшу и отдадим эти продукты ему. Его уж давно пора навестить.
Когда они вошли в Тритон Коув, из трубы плавучего домика Тима поднимался синий дымок. Домик был обшит серебристо-серой планкой, крыша густо поросла мохом, держался он на кедровых сваях в воде, зеленой от отраженных в ней деревьев.
Сколько Клинт помнит, этот плавучий домик всегда стоял в тихой бухте. Впервые он побывал в нем, когда ему было всего три года; тогда устраивали вечер по случаю девяностолетия Тима Уолша. Еще по дороге туда в лодке он все время думал, как же уместятся на праздничном пироге девяносто свечек. Отец с мамой говорили о девяностолетии, как о чем-то необыкновенном, и Клинт решил, как ему повезло, что он успел родиться, пока такой человек еще жив.
Теперь Тиму было уже сто лет, а синий дымок из печной трубы доказывал, что он еще жив и здоров и даже сам колет себе дрова. В домике громко играло радио, потому что старик плохо слышал.
Вода стала заметно мельче, Клинт поднял выдвижной киль и убрал грот. На одном кливере «Дельфин» заскользил к старому плавучему домику. Ухватившись одной рукой за крыльцо, другой Клинт отпустил фал. Кругом стояла полная тишина, только играло радио да чуть слышно скрипел блок, когда, собираясь в складки, пошел вниз кливер. Только и всего, да еще удовлетворенное пофыркиванье Бастера, которому понравился дом, где прямо с крыльца можно нырять в воду,
Клинт привязывал лодку, когда дверь со скрипом отворилась и на крыльце, легкий и проворный, как сухой лист, появился старый Тим.
– Здравствуй, сынок! – прокричал он. – А у меня на плите как раз тушатся моллюски! Я словно знал, что ко мне едут гости. Входи, поедим и поговорим. Пусть и твой тюлень войдет, ему тут нечего портить.
В домике была всего одна комната. У дальней стены стояла плита, а сбоку – корабельная койка, на которой спала большая серая кошка. С другой стороны стоял стол, в середине комнаты – кресло– качалка, у окна – стул, а на полке кричащее во все горло радио. На стенах висели рыболовные снасти, весла, ружья и разные инструменты. Все было начищено, надраено, как положено у моряков.
Тим разложил вкусно пахнущую еду в миски, которые Клинт поставил на стол. Затем разлил в большие белые кружки черный кофе из кофейника.
– Принимайся за дело, сынок! – прокричал он. Они придвинули стулья к столу. – Радио хорошо слышно? Клинт прокричал в ответ, что хорошо.
– Я-то не очень его слушаю. Как встаю утром, сразу включаю, и оно играет весь день. Если слушать, то оказывается – передают страшную ерунду, но музыку иногда приятно послушать. Такова жизнь, сынок! Ты хочешь знать, как дожить до ста лет?
– Да.
– Живи спокойно и не лезь в бутылку из-за всякой чепухи. Жить – это все равно что идти через большую комнату. Побежишь – и быстро ее пересечешь. Давай-ка положу тебе еще.
Поев, они придвинули стулья к окну, и Тим продолжал рассказывать Клинту, как дожить до ста лет.
– Живи спокойно! – перекрикивал он радио. – И ты проживешь долго, и люди тебя будут больше любить. Я никогда не уважал слишком шумных людей. Я-то видел, как они приходили и уходили. Чем больше они шумели по приходе, тем тише уходили. Вот, например, Харгроувы, которые выстроила вон тот дом в девяносто первом году. Слуги, лошади, экипажи, а дорог-то там почти не было. Большая парусная яхта и катер с паровым мотором. Трубили в горн, когда собирались к столу. А где теперь эти Харгроувы, сынок?
Клинт и не слышал о них ни разу.
– Это было, когда здесь прокладывали железную дорогу. Там, где наш магазин, собирались выстроить второй Нью-Йорк. Слыхал? В горах задумали выстроить город! Это было еще до твоего рождения, сынок. А когда паника девяносто третьего года затронула и железную дорогу, все отсюда разбежались. С тех пор в большом доме на том берегу тихо стало. Правда, как-то ночью кто-то там принялся выводить на горне мелодию. А на следующий день все оттуда уехали…
Клинт рад был бы слушать старика и дальше, но Тим уже спал в своей качалке, и серая кошка уснула у него на коленях. Клинт приглушил радио. «Дельфин» тихонько тыкался носом о крыльцо, напоминал, что пора уезжать. Сквозь заднее окошко в комнату пробрался косой луч солнца. Как только Тим проснется, Клинт попрощается с ним.
Золотистый луч сгустил воздух, он стал похож на морскую воду, насыщенную планктоном. Казалось, будто они сидят в подводной пещере. Старый Тим спит в кресле, а Клинт с Бастером расположились на полу. Луч солнца добрался до груди Бастера и осветил его усатую, будто улыбающуюся морду. По радио передавали вальс, и тюлень раскачивался в такт музыке.