Может он просто голодный, поэтому не в настроении? Я же ничего плохого не сделала. Раскладываю по тарелкам румяные пельмешки, от ароматов начинает урчать живот, посыпаю готовое блюдо зеленью. Быстренько нарезаю овощной салат в глубокую тарелку. И тут зависаю. Мне же нужно его позвать? Сообщить, что ужин готов. Пока готовила, слышала, что он был в ванной. Заглядываю, там никого.
Стою перед закрытой дверью в спальню с занесенной рукой и никак не решусь постучать. В голове перебираю, что сказать. После нерешительного стука, дверь распахивается, меня обволакивает приятным ароматом свежести, видимо, геля для душа или мужского шампуня. С мокрой головой он опирается рукой на наличник дверного проема, одетый в футболку и спортивные штаны.
— Пойдем ужинать, а то остынет. — тихо сказав, возвращаюсь на кухню.
Практически сразу идет в след за мной и усаживается на привычное место.
— Слушай, неплохо. — одобрительно прожевывая. — Никогда не ел жареные пельмени.
Пытаюсь выдавить улыбку на его слова. Молча поглощаем наш ужин. Только слышно, как стучит вилка и быстро уменьшается содержимое его тарелки. И вправду голодный.
— Там ещё осталось. — указываю на плиту. — Положить?
— Я сам. Ты будешь? — отказываюсь.
Щелкает чайник, выкладывает остатки ужина и бросает сковороду в раковину.
— Сколько сейчас время? Здесь нет часов.
— Восемь доходит.
— Ты нашла телефон?
— Нет.
— На, звони. — толкает по столу свой навороченный смартфон.
— Кому? — пожимаю плечами.
— Родителям хоть сообщи, волнуются, наверное.
Родителям… Нервный смешок слетает с губ. Вот если б папа был жив, он бы волновался. А мама. Она за эти месяцы ни разу не поинтересовалась как я, где живу, что ем. Смысл ей звонить, что б трубку не взяла? Хотя, номер-то не мой, может и ответит, только захочет ли слышать? Для неё я предатель или конкурент, соперница… сама не знаю.
— Да не кому мне сообщать.
— Родителей нет? Детдомовская что ли? — как-то странно смотрит.
— Нет, не детдомовская. Отец погиб полтора года назад.
— А мать?
— А с мамой всё сложно.
— Ясно. Пьет?
— Что?! Нет. Мы просто не общаемся.
— Ладно. Ну другие родственники? Подруги?
— Бабушка была. Ее не стало весной. А подруги… близкие уехали поступать в Москву и Питер. Так что спасибо. — двигаю телефон обратно.
Тишина давит. Мне хочется уйти. Он явно прощупывает почву, как могла вежливо ответила на его вопросы. Наверное, мне лучше уйти. Собираю со стола посуду, складываю в раковину, но мыть мне её не разрешают.
— Оставь. Я сам. Намылась уже сегодня. — долго будет ещё припоминать мне это?
Молча ухожу в отведенную мне комнату. Включаю свет, иду к окну задернуть шторы. Не получается. Сверху сыпется пыль и через минуту я начинаю громко чихать несколько раз. Блин! Это больно. Скорей бы уже зажило! Следующий чих стараюсь предотвратить, зажимая нос. Двигаю стул к подоконнику, встаю на него, чтоб удобнее было сдвинуть шторы. В этот момент раздается стук в дверь, Артём заходит, даже не дождавшись разрешения.
— Да твою ж! Ты на хрена туда полезла?! Навернуться хочешь? — у него в руках какой-то сверток.
— Шторы закрыть хотела.
— Ты головой не ударялась? Третий этаж, проспект широченный, напротив административное здание, кому ты сдалась смотреть на тебя вечером в субботу?! Даже если очень захочешь – не увидишь.
— Давай-давай, спускайся. Держи. — вкладывает полотенце мне в руки. Розовое.
— Надеюсь, ты помнишь, что полностью мыться нельзя.
— Помню.
Дождалась, когда на кухне и в коридоре погаснет свет, пошла в душ. Вымыться по пояс труда не составило, хотя волосы мешались и немного намокли. А вот всё, что выше пояса пришлось протереть мокрым полотенцем. Раз уж теперь у меня есть пижама, решаю постирать нижнее бельё. Хорошенько отжав, забираю с собой в комнату, найду где посушить, но только не в ванной, куда в любой момент может зайти хозяин квартиры. И мне совсем не хочется, что б он это видел.