— А я слышала наоборот, что добрые сны сохраняются, а плохие улетают навсегда… — тихо добавляет, когда я присаживаюсь рядом с ней.
— Да, такая версия тоже существует. В любом случае, назначение у него одно. Повесишь над кроватью, будет оберегать от кошмаров.
Разглядывает, осторожно проводя пальчиком по белому перышку.
— О чем, кстати, кошмары? — она не отвечает, смотрит на амулет, но перестала перебирать пальцами.
— Мне тоже снились кошмары. Тоже кричал во сне и просыпался в поту, будто из ледяной реки выныривал… — решаю раскрыть ей немного своего прошлого, возможно, она откроется в ответ.
— Это произошло после аварии, в которой погибла моя мать. Каждую ночь я видел, как она истекает кровью, как машина то горит, то тонет, а я не могу ничем помочь. Каждый сон, меня крепко держал отец и не давал помочь, а я просто кричал… Так и просыпался.
— Мне очень жаль. — легонько пробегается пальчиками по поему обнаженному предплечью и тут же отстраняется. А я пытаюсь запомнить тепло и нежность её пальцев.
— Всё нормально. Это было очень давно. — не хочется, что б она грустила.
— Может тебе нужнее этот ловец? — протягивает амулет на ладошке.
— Нет, говорю же, это было давно. У меня всё в порядке со сном.
— Ты для кого-то его вёз, в подарок?
— Для тебя. — улыбаюсь её реакции. — Не поверишь, я правда его купил просто так. Оказалось, что не просто.
— А как ты справился? Ну, с кошмарами?
— Когда отец отправил в интернат, мои ночные вопли жутко забавляли детей, надо мной стали издеваться. Да, Поля, дети могут быть очень жестокими. Тогда, каждую ночь перед сном стал представлять, как вырасту, каким успешным буду и … — смогу доказать отцу, что могу сам, без него. — В общем, прошло само как-то. Потом стал заниматься спортом.
— А твой отец, он… ?
— Он жив и здоров. — не без злости выплевываю слова. — Просто я с ним не общаюсь.
— Почему?
— Есть причины. Ты же говорила, что не общаешься со своей матерью. Думаю, на это тоже есть своя причина. — выжидающе смотрю ей в глаза. Она удивлена такому повороту.
— Да. То есть нет. Я говорила, что мы не общаемся, а не что у меня нет желания с ней общаться. Просто там… — ну, давай, расскажи хоть что-то. — Там всё сложно, Артём.
— Значит, мать не хочет с тобой общаться? — ее взгляд пронзает своей остротой, с собравшейся влагой, говорит немое «Да».
Отвернувшись, снова перебирает амулет, указательным пальчиком дотрагиваясь бусины по центру паутинки.
— Понятно… — прекрасно понимаю, какого это быть брошенным.
— Спасибо. Мне очень приятно. — с грустной улыбкой. — Пойду повешу.
Поставив ноутбук на пол, немного неуклюже поворачивается на четвереньки, чтобы встать, опираясь о стену рукой.
Вернувшись в свою спальню, беру вино, сироп, коробку шоколадных конфет и иду к Римме Яковлевне. Эта женщина не осталась безучастной, ни когда горе случилось в семье моей матери, ни когда горе случилось в моей семье.
Мой отец сам детдомовский, поэтому у меня не было ни бабушки, ни дедушки. Я не знал, что это такое, но по рассказам одноклассников или знакомых, слово «бабушка» у меня всегда ассоциировалось с добродушной соседкой – Риммой Яковлевной, которая пекла пироги и всегда угощала. Даже когда попал в интернат, она раз в месяц приходила, передавала конфеты и пироги, которые просовывала сквозь широкие прутья стального забора. Эти пироги я уплетал с превеликим удовольствием, стоя у того самого забора. А конфеты отбирали старшие. Со временем стал умнее, прятал половину конфет в карманы и носки, потом ел сам, делился с Русом и его сестрой, иногда перепадало Радику.
За неделю наше общение с Полей нормализовалось. Она вкусно готовит и вполне милая собеседница. Но иногда упрямая. Так и не рассказывает подробностей о себе. А на выходных объявился мой дорогой друг. Я, конечно рад его видеть, несмотря на то, что пять утра, и он беспардонно сидит на моей кровати с широкой улыбкой на пол лица. Спросонья не понял, потом дошло, ведь у него же есть ключи.