Так и с Клыкановым старшим, я не знала почему он так ко мне относится. Но чем больше находилась в его обществе и наблюдала со стороны, тем отчетливее понимала, что он очень одинокий человек, у которого есть власть, деньги, связи, - всё, в том числе и сердце, переполненное любовью, просто дарить её было некому. Ни жены, ни семьи… сын, который почему-то не желал с ним поддерживать связь… И выход эта любовь находила в беспризорниках. Кто-то из них выбивался в люди, и я видела, как он смотрит на них, по-доброму, с особой гордостью.
Он оплачивал занятия в спортивных секциях перспективным ребятам из детских домов, помогал интернатам и домам малютки, мог проспонсировать ремонт крыши какого-то детского сада, мог помочь проложить дорогу в каком-нибудь частном секторе, мог оплатить дорогостоящее лечение или операцию нуждающемуся горожанину, о чем трубили в местных новостях и сообщали, что доброжелатель просил не называть его имени. Но я-то это знала!
Знала, что владеет несколькими бизнесами, знала, что некоторые из них велись незаконно. Знала, что у него много врагов, желающих ему смерти и поскорее прибрать его империю к своим рукам. Знала и о неком предателе, которого уже долго не могут вычислить. От части поэтому так жестко обращались с Андреем, думая, что он как-то связан, но с его исчезновением ничего не поменялось. Клыканов крайне эмоционально реагировал на предательство.
Меня не посвящали в какие-то конкретные дела, но я была вхожа туда, куда многим не доводилось. Я жила с ними, ела с ними, волей не волей была в курсе событий, а иногда становилась участницей. И когда кто-то из парней в институте хвастался своей причастностью к «Клыкановским», я понимала сразу где ложь и сторонилась этого человека.
Мне приходилось быть свидетелем некоторых ситуаций, но я никогда никому не жаловалась и не рассказывала. Во-первых, не кому было. Во-вторых, понимала, что это может плохо кончится. И, в-третьих, было совестно… жаловаться, предавать того, кто подал руку в трудную минуту, когда некуда пойти.
Ведь, когда я на следующий день с Русланом вернулась домой, мама сыпала меня проклятиями из-за того, что дядя Юра по моей вине в больнице. А я радовалась, что он живой, что я не взяла грех на душу в тот вечер. Мама не разрешила мне забрать ни единой вещи, так как я на них не заработала. Но благодаря Руслану мне всё же удалось собрать какую-то одежду, конспекты и художественные принадлежности. Ни ноутбук, ни телефон взять мне не разрешили. Позже Руслан дал в пользование «Motorola C113» с «вырви глаз» синей подсветкой экрана, зато зарядку дня три держит и неубиваемый. Но теряемый… Мама было заикнулась за сережки и чуть не сдернула их с моих ушей, но тут во мне проснулась волна протеста. Серьги – подарок отца на мое семнадцатилетие, их я получила после его гибели… из рук папиного сослуживца.
Машинально рука потянулась к мочке уха, нащупывая большим и указательным пальцем небольшие камушки. Как же они мне нравились… искрящиеся, чистые, светлые, яркие, как и воспоминания о нем.
Неожиданный стук по стеклу выдернул меня из былого. Всё это время я сидела на заднем сидении автомобиля Руслана.
— Привет. Скучаешь? Подвинься. — с легкостью птички Кира впорхнула в салон.
— Привет. А ты как здесь?
— У нас с тобой ответственное задание. — проворковала, улыбаясь.
— Да не смотри ты так, в салон поедем, перышки почистим, подкрасим.
— А, это… — значит не шутил.
Ладно, на месте разберемся. Длину и правда стоит убрать, запустила последнее время, не до этого как-то было. А ведь реально, последний раз у парикмахера была с Настей, когда еще в школе учились, потом подруга уехала учиться в другой город.
— Полин, всё нормально? Ты будто не рада. Я в предвкушении, что б в волосах покопошились, маникюр… Не мне ж всё время стричь да пилить. — она реально мастер на все руки, и стрижет, и маникюр с педикюром делает, и визажистом может. За всё берется, на Кирюшу много уходит.