— Так! Стоп! Ты там грибов наелась что ли?
— Каких грибов? — отвечаю тупым вопросом на его еще более тупой.
— Галлюциногенных! Какой к черту розовый?! — он злится, это чувствуется, а я не соображу почему, и что нужно отвечать.
— RAZR V3 розовый. — практически шепчу в трубку. — И пуховик… передал… — мыслями уже не здесь, перебираю варианты, каких спонсоров имел в виду Артем.
— Какой на хрен пуховик?! Куда ты опять влипла? — он начинает орать и сдавленно материться. Я не нахожусь с ответом.
— Кто тебе передал? Где?! И что?! Мать его!
— П-пуховик и телефон. — от страха мороз по коже и колени трясутся. — Пакет на кровати. — несу чепуху, вспоминая вчерашний вечер.
— На какой, бл*дь, кровати, Полина?! Кто передал?
— Я… я не знаю, правда. — нервный мандраж по всему телу. — Артем сказал… от… от… — дыхание спирает, Рус перебивает.
— Ой, бля… Всё. Выдыхай! Эбанутый! Всё нормально, не очкуй. Слышишь?
— Д-да.
— Че говоришь за аппарат? Рэйзер?
— Д-да.
— Отличная труба, мной проверено. Кира тоже не жалуется. — легкость в его голосе меня еще больше настораживает.
— Это не ты?
— Не я.
— А кто?
— Видимо, Артём в пальто. — он негромко смеется, потом успокаивает меня, уверяя что всё в порядке.
От отсутствия ясности начинает болеть голова. На автомате добираюсь до квартиры Артема и глядя на розовый телефон и рукав пуховика в холодном уличном свете, отливающий розовым… розовым, блин! Вспоминается «набор Барби», который Артем принес в первые дни нашего знакомства.
Боже! Неужели это правда он! Но зачем? Зачем!? Зачем вообще такие широкие жесты? И почему сказал, что от спонсоров?
Медленно преодолевая ступень за ступенью, замираю у двери, не решаясь войти в квартиру. В голове на безумной скорости крутятся слова, не желая складываться в предложения.
В прихожей горит свет, Артем не замечает меня, с кем-то разговаривает по телефону на повышенных тонах. Громко захлопнув дверь, даю знать о своем присутствии. Скидываю обувь и верхнюю одежду, не спешу проходить дальше. Он появляется не сразу, руки сложены на груди, являя крупные предплечья, брови сведены на переносице, сканирует меня хмурым взглядом.
— Долго стоять будешь? — в голосе суровость, как и во всем внешнем виде.
Сглатываю, ладони потеют, одной рукой удерживаю сложенный пуховик, другой сжимаю алюминиевый корпус телефона. Почему-то очень страшно произнести слова… да и какие слова? Ноги ватные, слабость во всем теле, в горле пересохло. Он надвигается, вскинув брови, выражение лица меняется на тревожно-обеспокоенное.
— Поля? — останавливается в шаге от меня.
— Это ты? — кладу телефон на высокую тумбу, двигая вперед.
Смотрит на телефоне, затем на меня.
— Я.
— И это ты? — протягиваю висящий на руке пуховик.
— И это я. — забирает, вешает в шкаф.
Я остаюсь будто без последней защиты, делаю шаг в сторону, обнимая себя руками за плечи. Надо идти до конца, раз начала.
— Зачем?
— Я сорвал твой план заработать пневмонию или еще чего серьезней?
Стоим как два упертых барана, он, скрестив руки на груди, я тоже.
— Мог бы сказать, что от тебя, а не от каких-то спонсоров…
— А ты бы взяла?! — злится.
Не знаю… сама себе отвечаю мысленно. Уже взяла. После долгого молчания, решаюсь на ответ.
— Я всё верну. Позже. Частями.
Он резко выдыхает воздух через нос, закатывая глаза к потолку.
— Не надо ничего возвращать. Говорил уже, умей принимать.
— Это же… Мы же… никто… друг другу. Но почему?!
— Потому что я так хочу! Устраивает такой ответ?
Молча мотаю головой.
— А другого нет. — разводит он руками. — Считай, что от бати. Моего. — дополняет.
— Ты с ним говорил? — чуть ли не подпрыгиваю на месте от волнения.
Мне даже немного радостно и очень хочется услышать, что они поговорили, ведь сейчас Анатолию Петровичу очень нужна поддержка, особенно сына. У меня нет с ним связи, да и судя по всему никому он больше не звонит. Даже не знаю в курсе ли кто-то про его болезнь, ведь с меня он взял слово – молчать. И я молчу.