— Они думали, что это конфеты! Представляешь? Конфеты! А когда поняли, что в фольге кюветы с красками, просто выбросили их в унитаз! А девочке отстригли волосы! У нее синяки по всему телу! И им за это ничего, Артём! Понимаешь?
На кухне повисла тишина, парень смотрел на меня, будто что-то вспоминая, после долго молчания выдал.
— Не просто понимаю, я знаю. Знаю, как жестоки бывают дети и как остаются безнаказанными.
— Но это же не нормально!
— Для них это норма. — говорит вполне серьезно. — Там выживает сильнейший, хитрейшие приспосабливаются, умные – по-разному. — с грустной ухмылкой заканчивает предложение.
— Но это же… дико! Это… — захлебываюсь в возмущениях, не находя подходящих слов.
— Тебе не понять. — грубо отрезает он. — Ты росла в полной семье, у тебя было всё. У них – ничего. Да, они хотят конфет, газировки, чипсов и готовы за это украсть, побить, унизить! Потому что они дети, Поля! Дети, за которыми нет мамы и папы, они сами себе пробивают дорогу в хорошую жизнь, царапаясь и кусаясь, но добиваясь своей цели.
— Ты защищаешь их? Оправдываешь их поступок? — мой голос слишком тихий, потому что рассказывая это, не надеялась на поддержку, но хотя бы на понимание.
— Я просто объясняю тебе. Но ты всё равно не поймешь.
Не пойму. Поэтому молчу, не знаю, что ответить. В последнее время часто сталкивалась с жестокостью, несправедливостью, хамством, но от детей такого не ожидала.
— Давай свозим твою Зою в салон, пусть сделают что-то, стрижку модную. Девочка всё-таки…
— Я уже вчера сходила с ней в парикмахерскую, всё подровняли.
— Ну хочешь, давай я ей куплю такие же краски!
Хочу. Очень хочу, потому что мне в ближайшие месяцы такую покупку не осилить, но.
— Что бы потом с ней поступили так же?
— Схожу с тобой на следующий урок, поговорю с детьми, больше её никто не тронет. А ты подаришь краски.
— Я не знаю будет ли следующий урок. Вчера я его сорвала, успокаивала Зою, водила в парикмахерскую рядом. Поругалась с директором, в общем, я не знаю…
— Ладно, не кисни, придумаем что-нибудь.
— Угу. А еще меня вчера уволили. С другой работы. — добавляю, вспомнив, что не говорила Артему про работу в кофейне.
Снова неловкая пауза. От его взгляда теряюсь со словами, и вообще уже жалею, что начала всё рассказывать.
— Я же устроилась официанткой в кофейню. Тут рядом.
— Та-ак.
— Ну вот, вчера сказали, что я там больше не работаю. Заведение скоро закроют, персонал сокращают, я на испытательном сроке была. Логично, что под сокращение я попала первая. — на одном дыхании вывалила новость.
— Деньги-то хоть заплатили?
— А толку? Большую часть мне нужно вернуть Оксане, брала в долг для медкомиссии. Я же до этого не работала в такой сфере, а наличие санитарной книжки было обязательным требованием. Да и не думала я, что меня уволят так быстро. — поэтому на радостях глупо потратила сбережения.
Да. Сама виновата. Целый месяц адского труда просто напрасно. Знаю, что работала даже лучше стареньких официантов. Ладно, Бог им судья.
— В общем, вчера у меня был не лучший день, поэтому извини меня еще раз за истерику.
Артем слабо кивает головой, будто принимая мои извинения, но за совместное время с ним научилась различать эмоции. Он злится. Видно, как напряглись его скулы, с какой силой он сжимает челюсти, еще чуть-чуть и услышу, как скрепят его зубы.
Наверное, сейчас мне лучше уйти.
— Поль? — прилетает в спину, когда я уже практически покинула кухню. — У тебя деньги-то есть?
— Есть. Я же социальную стипендию получаю. Благодаря твоему отцу. — ну не могла я не упомянут Клыканова старшего.
— А ты куда? — встает из-за стола, догоняя меня в маленьком коридорчике. — Ты же не поела совсем. — с такими темами для разговоров еда совсем не лезет.
— Мне уже нужно выходить, мы с Оксаной договорилась встретиться. — вру. Сегодня я должна была работать весь день и от встречи с подругой отказалась еще в пятницу.