ВОЛНЕНИЯ 1
— Тебя тут ведьмой считают, знаешь? — спросила няня. — Отчего бы?
— От глупости. Пока я жила в монастыре, меня звали сестрой Бастой-Индой. «Бастинда» казалось мне именем из далекого прошлого, поэтому когда я приехала сюда, то предпочла, чтобы меня звали тетушкой. Хотя я вовсе не чувствовала себя ничьей родней и вообще не знаю, каково это. У меня ведь ни дядей, ни тетей не было.
— Хм-м-м, — протянула старуха. — По-моему, никакая ты не ведьма. Но как возмутилась бы твоя мама! А уж отец!..
Они гуляли по цветущему яблоневому саду, вдыхая цветочный аромат. Пчелы с прилежным жужжанием ползали по цветкам; у стены возле Манекова надгробия, лениво помахивая хвостом, сидел Килиджой; вороны носились туда-сюда, распугивая всех птиц, кроме орлов. Детей по настоянию няни отдали в Деревенскую школу, и в Киамо-Ко воцарилась блаженная тишина.
Няне было семьдесят восемь лет. Она ходила, опираясь на клюку, и, как прежде, пыталась приукраситься, хотя попытки эти портили ее еще больше. Слой пудры был слишком толст, помада размазывалась и ложилась криво, а тонкая кружевная шаль беспомощно болталась под порывами ветра из долины. Саму няню, впрочем, больше волновало, что Бастинда совсем не следит за собой. Бледная, скучная, прячет свои роскошные волосы под уродливую шляпу и ходит все в одном и том же черном плаще, который давно пора стирать.
Они остановились у покосившейся стены. Неподалеку сестры собирали горные цветы, а между ними круглым шаром болталась Сарима. В траурном платье она напоминала большой мрачный кокон, из которого неизвестно кто вылезет. Приятно было снова слышать ее смех. Такое странное, жизнеутверждающее действие оказывала весна на всех, даже на Бастинду и на убитую горем Сариму.
Няня рассказала Бастинде о семье. Прадед наконец преставился, и в отсутствие Бастинды, которую считают погибшей, герцогский титул передали Гингеме. Так что младшая сестра теперь сидит в Кольвенском замке и диктует указы о том, во что можно и нельзя верить. Фрек живет с дочерью и почти не проповедует, от чего значительно успокоился и образумился. Панци? Он то появляется, то исчезает. Поговаривают, будто он агитирует за отделение Жевунии. Ему немногим за двадцать: он вырос, возмужал и, на взгляд старой няни, стал жених хоть куда. Красив, речист и смел.
— А что моя дорогая сестрица думает об отделении? — спросила Бастинда. — К ее мнению прислушаются; она ведь герцогиня.
Но Гингема оказалась гораздо хитрее, чем кто-либо предполагал. Она никогда не раскрывала свои карты и время от времени выступала с речами о достижениях революции — речами, которые можно было толковать как угодно. По мнению няни, Гингема мечтала создать особое религиозное государство, добавив новые законы, отражающие ее представления об унизме.
— Даже твой святоша-отец пока не решил, согласен он с ней или нет, и все больше молчит. Правда, Фрек никогда не интересовался политикой.
Среди местных, добавила няня, нашлось немало последователей Гинги, но она тщательно следит за своими словами и не дает солдатам Гудвина, расквартированным неподалеку, повода для ее ареста.