2
2
На следующий день, с перебинтованной ногой, в Крейг-холл приехала госпожа Глючия. Бастинда уже распаковала свои немногочисленные вещи, и теперь ее худенькие бесформенные платья ютились в самом углу шкафа, оттесненные пышными нарядами Эстелы.
— Я и за тобой пригляжу, дорогая, мне не трудно, — широко улыбнулась Бастинде госпожа Глючия прежде, чем Эстела успела отвести опекуншу в сторону и потребовать, чтобы та отказалась.
— Платят тебе, правда, только за меня, — напомнила ей Эстела, но госпожа Глючия не поняла намека.
— Пустяки, я и так могу. От меня не убудет, — рассеянно отвечала она.
— Послушай, — обратилась к ней Эстела, когда Бастинда вышла. — Ты что, совсем ослепла? Не видишь, что она жевунья и вдобавок зеленая?
— Странно, правда? Я думала, жевуны низенькие, а она ничего, такая же, как мы. Видно, они бывают разных размеров. А из-за цвета не беспокойся. Знаешь, по-моему, знакомство с ней пойдет тебе на пользу. Ты делаешь вид, что много повидала, а на самом-то деле совсем мало знаешь. Мне кажется, тебе повезло с соседкой.
— Не твое дело говорить мне, много я знаю или нет!
— Истинная правда, моя милая. Но не я заварила эту кашу, не я свела тебя с этой девушкой. Я просто пытаюсь помочь.
Пришлось Эстеле прикусить язык. Вчерашний разговор с мадам Виллиной тоже ничего не дал. Эстела пришла к ней вечером, как и было уговорено, в синем платье с кружевным лифом. Видение цвета закатного багрянца и ночной синевы, как сказала она себе, глянув в зеркало. Директриса пригласила девушку к себе в кабинет, где рядом с камином (в котором, несмотря на теплый вечер, горел огонь) полукругом стояли диван и несколько кожаных кресел, разлила по чашкам мятный чай, предложила конфеты, кивнула Эстеле на кресло, а сама осталась стоять у камина.
Вначале они молча наслаждались чаем со сладостями в лучших традициях высшего света. Здесь Эстела в лишний раз убедилась, что директриса не только своим лицом, но и одеждой напоминала рыбу. Ее просторное кремовое платье с широким воротником большим воздушным пузырем спускалось до колен, где суживалось, а потом опять расходилось, словно хвостовой плавник. Казалось, будто перед тобой стоит карп, причем не разумный говорящий Кэарп, а тупая бессловесная рыбина.
— Итак, вы что-то хотели рассказать мне про свою опекуншу, — начала мадам Виллина. — Разъяснить причины, по которым ей нельзя доверить присмотр за Розовой спальней. Я вся внимание.
Эстела целый день готовилась к этому вопросу.
— Видите ли, мадам, я не хотела говорить это при всех. Когда прошлым летом мы ездили отдыхать на Пертские холмы, госпожа Глючия очень сильно упала: она потянулась за горным чабрецом и скатилась с края обрыва. Несколько недель бедняжка лежала без чувств, а когда пришла в себя, то оказалось, что она ничего не помнит о случившемся. Если вы станете ее расспрашивать, то она даже не поймет, о чем речь. Потеря памяти, амнезия, как говорят врачи.
— Да, неприятно, — согласилась мадам Виллина. — Но я все равно не понимаю, почему ваша опекунша непригодна для предложенной работы.
— Понимаете, после случившегося у нее помутился разум, и теперь она путается, что живое, а что нет. Госпожа Глючия может разговаривать… да хотя бы со стулом, а потом пересказывает, что он ей наболтал. Его мечты и тревоги…
— …радости и горести, — подхватила мадам Виллина. — Как необычно! Переживания мебели. Никогда еще такого не слышала.
— Смех смехом, а другая сторона болезни гораздо опаснее. Госпожа Глючия иногда забывает, что люди, звери и даже, — Эстела понизила голос до благоговейного шепота, — Звери живые.
— Так-так.
— За себя я не беспокоюсь: госпожа Глючия нянчила меня с детства, и я хорошо ее знаю. Привыкла уже к ее странностям. Но каково другим? Помню, как-то госпожа Глючия разбирала шкаф и придавила им дворового мальчика. Ребенок выл от боли, а она тем временем раскладывала ночные сорочки и беседовала с матушкиным бальным платьем.