Нет, конечно, Бастинда и Руфус постоянно осыпали друг друга колкостями, Гингема надоедала своими нравоучениями, а Крёпа и Тиббета не раз скидывали в канал за сальные замечания — но их дружбе это не мешаю. Неожиданно оказалось, что страсть Кокуса к Стелле угасла. Он любил наивную, самовлюбленную кокетку, проще говоря, Эстелу, а она вдруг повзрослела и превратилась в Стеллу. В какую-то другую и непонятную, кого любить он уже не мог. Зато с кем теперь мог дружить.
Счастливые были дни…
Одним холодным вечером к сестрам Тропп пришел Громметик с просьбой явиться к директрисе (сами девушки упорно избегали мадам Виллины). Няня обреченно вздохнула, повязала свежий фартук и повела девушек вниз, в директорский кабинет.
— Терпеть не могу этого Громметика, — жаловалась Гингема. — Как он вообще работает? Это просто механизм, или тут опять не обошлось без магии?
— Мне всегда лезет в голову какая-то глупость, — призналась Бастинда. — Будто там внутри сидит гном или даже целое семейство крошечных эльфов и каждый управляет определенной частью. Когда я его вижу, мои руки так и тянутся к молотку.
— Надо же, какие умные руки!
— Да тише вы, — оборвала их няня. — Он все слышит.
Мадам Виллина просматривала деловые бумаги и сделала несколько отметок на полях, прежде чем обратила внимание на посетительниц.
— Я вас надолго не задержу. Ваш дорогой отец прислал мне письмо, и я решила, будет лучше вам его пересказать.
— Что случилось? — побледнела Гингема.
— А почему не нам? — спросила Бастинда.
Мадам Виллина оставила ее слова без внимания.
— Ваш отец спрашивает о здоровье и успехах Гингемы и просит передать, что будет поститься и молить бога о возвращении на престол нашей Принцессы.
— А, благословенное дитя! — оживилась няня. — Когда Гудвин захватил власть и упек регента Пасториса за решетку, мы все ждали, что маленькая Озма вот-вот обрушит на него свой гнев. Но говорят, ее усыпили и упрятали в пещеру, как когда-то Гуррикап Арахну. Неужели у Фрекопара хватит сил ее пробудить?
Мадам Виллина поморщилась.
— Я пригласила вас не для того, чтобы выслушивать россказни вашей опекунши и клевету на великого Гудвина. Всем известно: власть сменилась мирно, а то, что здоровье регента пошатнулось, когда он был под домашним арестом, — всего лишь досадная случайность. Что же касается способности вашего отца пробудить Принцессу от загадочного летаргического сна, то вы сами говорили, что отец ваш человек странный, если не сказать большего — сумасшедший. Я от души желаю ему не надорваться. Вас же, девушки, хочу предупредить, что мы здесь не поощряем бунтарских настроений. Надеюсь, вы не разделяете отцовского роялизма.
— Мы признаем над собой только Господа, а не земных правителей, будь то Принцесса или Гудвин, — гордо произнесла Гингема.
— А мне вообще все равно, — пожала плечами Бастинда. — Отец любит ввязываться в заведомо проигрышные дела.
— Ну и хорошо, — сказала мадам Виллина. — Вот и договорились. А еще он послал вам посылку. Гингеме, насколько я понимаю.
Она протянула Бастинде деревянную коробку. Няня заинтересованно придвинулась.
— Открой, пожалуйста, — попросила Гингема сестру. Бастинда развязала шнурок, открыла коробку и достала из груды опилок сначала один башмачок, потом другой. Серебряные? Или синие? Или даже красные? Или так наполированы, что переливаются всеми цветами радуги? Непонятно, да и не важно; главное — эффект. Даже мадам Виллина ахнула от такого великолепия. В свете огня по поверхности башмачков бежали сотни отражений, словно бесчисленные капельки бурлящей крови под увеличительным стеклом.
— Он пишет, что купил их для Гингемы у старой башмачницы рядом с Оввельсом, — пояснила мадам Виллина, — и украсил посеребренными стеклянными бусинами, которые сделал сам… Кто-то его научил…
— Черепашье Сердце, — угрюмо произнесла няня.
— И еще, — директриса перевернула письмо и прищурилась, разбирая почерк, — он пишет, что хотел подарить Гингеме что-нибудь приятное перед отъездом в университет, но в связи с некоторыми обстоятельствами… внезапной болезнью госпожи Глючии… м-хм… не успел. Поэтому шлет ей теперь со всей отеческой любовью эти башмачки, чтобы они сохранили ее нежные ножки.
На всякий случай Бастинда еще раз погрузила пальцы в опилки, но больше в коробке ничего не было. Ничего для нее.
— Какая прелесть! — воскликнула Гингема. — Басти, ты мне их не наденешь? Ух, как сверкают!
Бастинда опустилась на колени перед сестрой, царственной, как Озма — спина прямая, лицо лучится радостью, — сняла с нее домашние тапочки и надела ослепительные башмачки.