Друзья прошли в зал. Певичка на сцене пародировала известную песню «Что такое мы без Озмы?» и ласкала себя разноцветным боа. Несколько водяных — настоящих водяных! — бренчали аккомпанемент. Кокус никогда еще не встречался с этим народом, хотя знал о целом озерном племени неподалеку от Закамышья.
— Какие чудные, — пробормотал он, приглядываясь к ним. Они походили на мартышек, только лысых, без внешних признаков пола, и голых, если не считать красных шапочек. «Смотри-ка, Басти, не твои ли это детки?» — хотел сказать он, но, обернувшись, вспомнил, что Бастинда с ними не поехала и Стелла тоже. Черт!
Друзья присоединились к танцующим. В первый раз Кокус видел такую разношерстную публику. Здесь были люди, Звери, гномы, эльфы и даже несколько механических существ неясной принадлежности. Взад-вперед сновали крепкие белокурые юноши с полными подносами кислого, зато бесплатного тыквенного вина, к которому друзья не преминули приложиться.
— Слушай, может, нам хватит? — через какое-то время сказала Кокусу Фэнни. — Вон посмотри на ту бабуиншу: совсем уже из платья вылезла. Еще немного — и мы будем такими же. Может, пойдем отсюда?
— Думаешь? — спросил Кокус с плохо скрываемой радостью. Ура, вот и выход! Ему тоже становилось тут не по себе. — Я бы, конечно, еще потанцевал, но если тебе не нравится… Пойдем скажем Руфусу. Вон он, клеится к Шеньшень.
Но не успели они добраться до него, как водяные издали истошный вопль, а певичка, призывно качнув бедрами, объявила:
— Дамы и господа! Вы слышите брачный зов. На зов приглашаются… — Она бросила взгляд на бумажку. — Пятерка треф, тройка треф, шестерка червей, семерка бубен и — ах, какая прелесть! — двойка пик, молодожены! Проходите, дамолюбы и господруги, к воротам вечного блаженства. Там мы вами и займемся, еще как займемся!
— Руфус, пойдем отсюда! — попросил Кокус, но к ним, уже заперев входную дверь, ковыляла старуха Якуль из билетной кассы. Она хорошо помнила, кому какие карты достались.
— Проходите, проходите, кого назвали, — шамкала она беззубым ртом. — Не задерживайтесь. Веселей, ребятки, вы не на похоронах.
«Похороны, — подумал Кокус, пытаясь воскресить в памяти образ доброй и заботливой госпожи Глючии. — А ведь были и похороны».
Время отступать — если оно когда-то было — уже прошло. Избранников провели через распахнутые дубовые двери по спускающемуся коридору мимо обитых красным и синим бархатом стен на звуки задорной плясовой. Приторно-сладкий запах курящихся листьев тимма приятно щекотал нос. Процессию возглавляла Якуль; за ней, раздираемые любопытством и похотью, шли двадцать три избранника, а в хвосте шагал гном. Кокус осмотрелся, впитывая впечатления, насколько позволял одурманенный мозг. Вот Тигр в высоких сапогах и коротком плаще вышагивал на задних лапах. Парочка богачей с молодыми дамами: все в черных масках — то ли для остроты ощущений, то ли чтоб избежать возможного шантажа. Группа мужчин, с виду заезжих торговцев, две зубастые тетеньки, увешанные бижутерией. Молодоженами оказались двое марранов, глазевших по сторонам разинув рты. Кокус надеялся, что хоть сам выглядит поприличнее. Из его друзей только Руфус и Шеньшень сгорали от нетерпения и еще Фьеро, который, похоже, даже не понял, что их ждет. Остальным было не по себе.
Они вышли к сумеречной арене, вокруг которой поднимались шесть трибун. Потолка не было видно: он терялся в густой темноте. Тускло мерцали свечи, через щели в стене глухо звучала музыка, усиливая ощущение нереальности происходящего. Арену закрывали черные занавески, а трибуны были разделены деревянными решетками со вставленными в них зеркалами. Друзей разделили, рассадили по разным трибунам. Чем-то запахло — неужели ладаном? От этого запаха в Кокусе что-то треснуло, будто скорлупа, освобождая нежную, слабую и сокровенную душу.
Кокус понимал все меньше и меньше, но это его уже не заботило. И чего только он боялся? Рядом с ним, даже слишком рядом, сидел мужчина в черной маске, Тигр, чье жаркое хищное дыхание грело Кокусу шею, и прелестная институтка (возможно, та самая молодая марранская жена). Что-то произошло с трибуной. То ли она наклонилась вперед, то ли это они тянулись к арене и пожирали глазами полузакрытое капище плотской страсти. Кокус расстегнул воротник, потом ремень. Нарастающий голод душил его и распирал чресла. Музыка дудок и свистков замедлялась. Или это так обострились его ощущения и ускорилась работа сознания?
На сцену вышел гном, теперь уже в темном плаще. Оттуда он мог оглядывать всех; зрителям же соседние трибуны были невидны. Гном вызвал с одной трибуны женщину, с другой — юношу (неужели Тиббета?), а с той трибуны, где сидел Кокус, — Тигра. Досадуя, что выбрали не его, Кокус наблюдал, как гном подносил дымящуюся чашу к носу каждого избранника и помогал им скинуть одежду. На сцене появились наручники, поднос с ароматическими маслами и ларец, содержимое которого скрывала темнота. Гном завязал участникам представления глаза. Тигр опустился на четыре лапы, тряс головой и тихо рычал, не то от нетерпения, не то от испуга. Почти бесчувственного Тиббета (это действительно был он) уложили на спину, подвели к нему Тигра и связали запястья и лодыжки на звериной спине так, что Тиббет повис у него под брюхом, как свиная туша на шесте.
Женщину усадили в глубокое кресло, формой похожее на огромную наклоненную чашу, и гном умастил благовониями ее интимные места. Потом он указал на Тиббета, который начал ерзать и постанывать под Тигром.
— Пусть икс — это Безымянный Бог, — провозгласил гном и ткнул пальцем Тиббету в ребра.
Он извлек из ларца плетку и хлестнул Тигра по боку. Тот дернулся вперед и уткнулся мордой в ноги женщины.
— А игрек — Дракон времени, затаившийся в пещере, — продолжал гном и снова хлестнул Тигра.
Дальше он занялся женщиной. Смоченной в масле рукой он провел по ее груди, по набухшим соскам, привязал ее к креслу, но не слишком сильно, и дал в руки плетку, чтобы она могла подгонять Тигра.
— А зет пусть будет Кембрийской ведьмой. Посмотрим, появится ли она здесь.
Зрители неистовствовали, будто сами участвовали в действе. Острый плотский запах неведомого заставлял их рвать на себе пуговицы, кусать губы и тянуться ближе, ближе…
— Таковы переменные нашего уравнения, — заключил гном, и зал погрузился во мрак. — Начнем же истинное познание!