7
Магнаты из Шиза, с самого начала опасаясь растущего могущества Гудвина, решили не прокладывать железную дорогу в Изумрудный город, как намеревались когда-то. Поэтому путь от Шиза до столицы занимал не меньше трех дней — и то по хорошей погоде и для богатых, у которых хватало денег менять лошадей на каждой станции. Стелле с Бастиндой потребовалось больше недели — холодной, пасмурной недели под осенними ветрами, срывавшими сухие листья со стонущих деревьев.
Как и другие пассажиры третьего класса, девушки ночевали в дешевых комнатках над кухней и жались друг к другу на одной жесткой постели ради тепла, спокойствия и, как убеждала себя Стелла, безопасности. С сеновала доносились чьи-то приглушенные голоса, перемежаемые взрывами смеха; кухарки внизу громыхали посудой. От всех этих звуков Стелла вздрагивала, как от кошмарного сна, и крепче прижималась к Бастинде. Та и вовсе не смыкала глаз по ночам, а отсыпалась днем, в тряском дилижансе, положив голову подруге на плечо. Земля за окном становилась все пустыннее, деревья съеживались, словно берегли силы.
Постепенно песчаные пустоши сменились деревенскими пейзажами. Появились вытоптанные луга с тощими, печально мычашими коровенками, показались голые деревенские дворы. Хмурая крестьянка, преждевременно состаренная горем и обидой на бесполезное небо, проводила дилижанс глазами, в которых читалось одно желание: быть хоть на краю света, лишь бы не на этом гиблом клочке земли.
Дальше пошли заброшенные мельницы, заколоченные амбары — и вдруг, посреди всеобщего запустения, вырос Изумрудный город — величественный, хвастливо заслоняющий горизонт, немыслимый, будто мираж посреди безжизненных Центральных земель. Стелла невзлюбила его с первого взгляда. Выскочка, а не город. Видимо, в ней заговорила древняя Горделикская кровь. Что ж, тем лучше.
Когда дилижанс въехал в город через Северные ворота, жизнь вокруг снова заиграла. Даже оживленнее, чем в Шизе. Изумрудный город был солиднее и серьезнее Шиза и, казалось, хотел своим примером доказать, что построен не для веселья, а скорее для гордости и самолюбования. Это чувствовалось и в ширине дорог, и в размерах улиц, парков и площадей, и в архитектуре зданий.
— Сколько пышности и помпезности — какое ребячество, — пробормотала Стелла. — Кем они только себя воображают?
Бастинда, побывавшая здесь по пути из Квадлина, не отвлекалась на градоустройство, а с интересом разглядывала сновавших туда-сюда горожан.
— Смотри, ни одного Зверя, — сказала она Стелле. — Нигде. Может, они ушли в подполье?
— В подполье? — В воображении Стеллы возникли картины из старинных преданий о подземных королях, рудокопах из рудников Пещеры и спящем в глубоком подземелье Драконе времени, чей сон сотворил Волшебную страну.
— Ну, спрятались, — нетерпеливо пояснила Бастинда. — Смотри, сколько нищих. Кто они, интересно? Разоренные крестьяне? Несчастные голодающие? Или просто… отбросы общества? Только глянь на них. Болтуны, у которых отродясь ничего не было, — и то лучше, чем эти… эти…
В стороны от широкой дороги, по которой они ехали, расходились улочки, где под жестяными и картонными навесами ютились нищие. Среди маленьких копошащихся фигурок было много детворы, но попадались и приземистые жевуны, и гномы, и даже горделики, сгорбленные от голода и горя. Дилижанс сбавил ход, и многолюдная толпа обрела лица. Вот у стены молодой, но уже беззубый марран с отрезанными по колено ногами просит подаяния. А там Квадлинка («Смотри!» — воскликнула Бастинда и схватила Стеллу за руку), краснощекая, смуглая, в платке, сует крохотное яблочко своему малышу. Три размалеванные девахи. Ватага визжащих детей жмется к торговцу, чтобы обчистить его карманы. Лоточники с тележками. Лавочники, чьи товары надежно спрятаны за железными решетками. И повсюду полицейские со шпагами и дубинками.
Заплатив извозчику, Стелла и Бастинда направились к дворцу, возвышавшемуся башнями и куполами, широкими колоннами из зеленого мрамора и ставнями из синего агата. Там, посреди этого великолепия, под широкой золоченой крышей, сверкавшей в закатном свете, находился Тронный зал.