Когда пение стихло, княгиня Настойя подняла голову.
Мясистые складки под ее подбородком всколыхнулись. Накидка вместе с остальной одеждой полетела на землю. Княгиня была все такая же толстая и старая, но теперь то, что раньше казалось в ней скукой, обернулось терпением, дряхлость — мудростью, грубость — силой. Она встряхнулась, и волосы осыпались у нее с головы. Грузно двинула ногами, выбирая лучшую опору, опустилась на четвереньки, изогнув дугой спину. Глаза ее сверкнули, нос шевельнулся. Княгиня была Слонихой!
Слонобогиней, подумала Бастинда со смесью ужаса и восторга, но княгиня, будто читая ее мысли, покачала головой и сказала: «Нет». Она все еще говорила на непонятном наречии, и проводник переводил ее заплетающимся языком — скорее от выпитого вина, чем от страха. Он-то наверняка видел это прежде.
Княгиня по очереди спросила путников, зачем они прибыли в Винкус.
— За деньгами, — сознался ошарашенный Колючка. — За богатством всеми правдами и неправдами.
— Найти место, где я смогу спокойно умереть, — сказал Иго.
— Чтобы держаться подальше от греха, — гордо сказала Отси, подразумевая, видимо, «подальше от мужчин».
Переводчик вопросительно кивнул Бастинде.
Она не могла скрывать правду от величественного Зверя, поэтому честно ответила:
— Чтобы встретиться с семьей моего любимого, но погибшего мужчины. Чтобы убедиться в их безопасности, попросить прощения у его вдовы Саримы и затем оставить этот жестокий мир.
Слониха приказала всем, кроме Бастинды и переводчика, удалиться. Потом подняла хобот, принюхалась, медленно мигнула своими старыми воспаленными глазами, пошевелила ушами. Равнодушно, без всякой застенчивости, не сводя глаз с Бастинды, обильно помочилась мощной струей.
Наконец сказала через переводчика:
— Дочь дракона, я тоже заколдована. Я могла бы разрушить чары, но решила жить оборотнем. Слишком жестоко охотятся сейчас на Слонов. Скроуляне любят меня. С давних пор они поклоняются слонам и знают, что я не богиня, а Зверь, который предпочел заточение в человеческом теле опасной свободе в своем истинном обличье. Что делать, в смутные времена те, кто верны себе, становятся первыми жертвами.
Бастинда зачарованно слушала Слониху.
— Но иногда спасение бывает хуже смерти, — сказала княгиня.
Бастинда кивнула и на мгновение отвернулась.
— Я дам тебе в спутницы трех ворон, — продолжила Настойя. — Будешь ведьмой. В новом облике проще скрываться.
Она что-то сказала мрачным птицам, и три из них подлетели и уселись поблизости от Бастинды.
— Ведьмой? — переспросила Бастинда, представляя, чтобы на это сказал отец. — От кого мне скрываться?
— У нас общий враг, — ответила княгиня. — Понадобится моя помощь, пошли ворон — и если я буду жива, то как предводительница скроулян или как свободная Слониха приду к тебе на выручку.
— Но почему?
— Потому что сколько от мира ни хоронись, по твоему лицу все видно, — сказала Слониха.
Сколько лет прошло с тех пор, как Бастинда в последний раз говорила со Зверями? Больше десяти, наверное. Теперь ей не терпелось наверстать упущенное. Она спросила княгиню, кто ее заколдовал, но та не захотела называть имени, отчасти из предусмотрительности, потому что смерть волшебника иногда прекращает действие заклинаний. Для нее же человеческое тело было и проклятием, и благословением.
— Но разве это жизнь — в чужом теле? — спросила Бастинда.
— Душа-то не меняется. Если, конечно, сама не пожелаешь.
— Нет у меня души.
— Кто-то ведь приказал пчелам убить повара, — сказала Слониха, насмешливо блеснув глазами.
Бастинда почувствовала, как краска отливает от лица.
— Это не я! Я бы не смогла! Откуда вы вообще это знаете?
— Ты, ты. Как-то у тебя это получилось. Я ведь тоже слышу пчел. Слух у меня пока острый.
— Позвольте тогда остаться здесь, с вами, — взмолилась Бастинда. — Жизнь была ко мне так жестока. Если вы чуете во мне то, о чем я сама не подозреваю — и чего не видела даже мать-настоятельница, — вы могли бы помочь мне не причинить больше зла в этом мире. Другого я и не прошу. Лишь бы не наслать новых бед.
— Ты сама призналась, что у тебя еще есть работа, — сказала княгиня и провела хоботом по лицу Бастинды, словно на ощупь проверяя правду. — Ступай же и выполни ее.
— А потом? Я смогу вернуться?
Княгиня не отвечала. Она погрузилась в раздумья. Все-таки она была очень стара даже для Слонихи. Она мерно, как маятником, покачивала хоботом, потом подняла его и опустила Бастинде на плечо.
— Послушай меня, сестра, — сказала она. — И хорошенько запомни. Ничья судьба не записана на небесах — ни на этих, ни на других. Никто не руководит твоей жизнью, кроме тебя самой.
От удивления Бастинда даже не нашлась, что ответить. Она отступила, когда Слониха подняла хобот, и плохо помнила, что было дальше.
А дальше был обратный путь через играющую ночными цветами траву — завораживающий и грустный. Но, несмотря на грусть, была в этой ночи какая-то благодать, которую, как и столько всего другого, так давно не испытывала Бастинда.