Не только Турумтай, даже Кыдырбай, сидевший в юрте, не нашелся что возразить Батийне. Он крикнул жене:
— Эй, женщина, иди сюда! Зачем она тебе нужна? Оставь ее в покое… О создатель, даже невестки, которые не смели прямо взглянуть, становятся сварливы.
Алымбай, весь дрожа от злости, отошел прочь.
Батийна решила от слов перейти к делу: поехать в город и там встретиться с большими муллами. «Возможно, они справедливые люди, знают истинную правду. Может, скажут что-то новое, дадут совет».
В ее аиле не было повидавших жизнь, грамотных людей, приехавших из больших городов. Лишь седые старики, совершившие паломничество в Мекку. Вернувшись в белых фесках и пересчитывая косточки финиковой пальмы, с упоением рассказывали о богатстве, о всемогуществе божьем, о своих приключениях в дороге. Больше они ничего не умели. Даже узкоглазый Тазабек, на днях ездивший в Чуйскую долину, с восхищением поведал, что какой-то старик, побывавший в Мекке, из подражания самому пророку, женился на девятилетней девчонке.
Те, кто жил в городе, были русские. Они там учились. Батийна их языка не знает. Ей казалось — пойди она в город, как ее сразу же прогонят. Жены городских ногайцев и сартов, конечно, могли знать и понимать русский. Но они, говорят, такие гордые и чванливые, что не подступишься. Иногда торговцы приезжали в киргизские аилы по двое на тряских тачанках. Они даже сметану не пили из местных чашек, не говоря уже об айране. А недавно приезжал тёрё[89], который обучает русских детей. Глядя на местных киргизов, он качал головой и наполовину по-татарски, наполовину по-казахски говорил:
— Ай-ай, что за жизнь? Чем кочевать по горным отрогам, лучше строили бы дома, обсаживали их садами, учили бы детей в медресе.
Но учитель не приезжал больше в аил. Однако раз уж он проявлял такую заботу о киргизских детях, значит, желал им добра. Видимо, и на этой земле есть радушные, заботливые и умные люди.
Когда Батийну впервые привезли в дом Кыдырбая, его младший сып Качыке еще бегал без штанов. Теперь он повзрослел и вот уже вторую зиму обучался в русской школе в городе. Его приезд обрадовал Батийну. Услышав, что приехал ученый сын Кыдырбая, родные и знакомые собрались на кумыс. Подростка буквально засыпали вопросами:
— Ну, дорогой Качыке, рассказывай, что там нового в городе? Как учишься? Как вас обучают по-русски? Получается ли что-нибудь у мусульманских ребят?
— А свинину не заставляют есть?
Качыке стеснялся разговаривать с седыми стариками, отводил глаза.
Пришлый мулла осторожно спросил:
— Сынок, вас обучают Библии или Корану?
— Нет, мы не учим ни то, ни другое.
Мулла с удивлением глядел на мальчика.
— Нам показывают буквы. Учат разговаривать по-русски. Иногда решаем задачи. Потом учат жарапия[90].
«О создатель, не зря, видно, говорится в писании, что мусульмане постепенно выйдут из своей религии и станут иноверцами. Наверное, это время подходит», — подумал мулла, хватаясь за воротник.
Невеселые мысли обуяли, вероятно, и аксакалов. Они вскоре благословили мальчика, пожелали ему доброго здоровья и разошлись по юртам.
Батийна стала потихоньку выспрашивать ученика:
— Миленький, Качыке, расскажи мне, что это такое жара-пия? Что вы в ней читаете?
Качыке Батийны не стеснялся и любил, как сестру.
— Жарапию мы еще не учили. Ее читают старшие ребята. А мы читаем такую большую книгу, в которой много разных-разных картинок.
— Большая? Как наш Коран? О боже, не грешно ли, что я русскую книгу сравнила с Кораном?!
Качыке звонко рассмеялся. Батийна погладила мальчика, нежно поцеловала.
— А русские бьют своих жен? — спросила она.
— Не знаю, джене. Я не живу у русских. Русские, говорят, пьют какую-то воду, называют ее самогоном. Некоторые даже дерутся. А кулаки у них знаешь какие большие? Во! Как сложат пальцы в кулак, так он получается вроде нашей шумовки. Наверное, этими кулаками они, когда пьяные, и жен своих бьют. Но плеткой не дерутся.
— А женщин сартов и ногайцев ты видел?