Перевалы через горы и переправы через реки забил многотысячный скот. Вьючные животные, с боками в глубоких полосах от тягловых веревок, падали одно за другим и больше не поднимались. Стонали от боли пешие — у них ноги изрезаны острыми, как бритва, наскальными отложениями, кровоточат, Жеребцы, что вначале, налитые силой, храпели, били копытами, рвались вперед, теперь едва переставляли ноги, хромали, приседая на зад.
У людей, день и ночь не смыкавших глаз и валившихся от усталости, не было мочи идти дальше.
Грудные дети, которых еще вчера матери заботливо пеленали, нежно прижимая к теплой груди, остались на перевалах, под сугробами снега.
Сытые псы, которые только вчера, повиливая хвостом, покорно жались к ногам хозяина, сегодня уже, одичав, со свирепым рычанием тащили за ноги в овраг умерших в пути.
То там, то здесь слышался горестный шепот:
— О создатель, за какие прегрешения ты наслал на нас столько бед и муки?
И, пожалуй, труднее всех пришлось тем, кто и в обычной-то жизни, чуть поклонишься, показывал голые бедра. Бедняки, кое-как сводившие концы с концами, в своих ущельях и ложбинах, на родной земле, теперь уподобились коню, с которого содрали всю сбрую. Тоненькая, невидимая веревочка, державшая их на привязи у жизни в насиженных местах, безжалостно оборвана этим уркуном[95], свалившимся лавиной на их головы в погожий весенний день. Скудные запасы истощились, и за одни сутки люди оказались на грани гибели от голода и холода. Голодные, измученные, поддерживая друг друга, они шли навстречу своей смерти, по не теряли надежды так же, как не теряли ее зажиточные люди, в чьем владении находился весь скот и богатство во вьюках.
К беженцам неизвестно откуда и от кого доходили слухи один страшнее другого.
— Солдаты Каран-Тюн перебили каждого, кто сильно отстал. А помните большое племя Кыдыка? Ни один не дошел до предгорий Тона… Дотла сожжены аилы огромного рода сарбагыш. Никто из них не перевалил через Балгарт. У саяков перестреляли всех бедняков, как воробьев, около перевала Сары-Джон… Надо поторапливаться к перевалам Ак-Огуз, Бедел, Тарагай — и оттуда в Кашгар. Не то не останется ни одного киргиза не земле.
У беженцев от этих страшных слухов стыла кровь в жилах, холодный пот выступал. Люди метались из стороны в сторону, как дикие птицы в клетке.
Возможно, этим слухам и не поверили бы. Но направленные в разведку посланцы привезли не менее устрашающие известия.
— Говорят, в родные места пришел настоящий конец света. Я видел человека, у которого отрублено ухо. Он сказал, что спасся от солдата, который хотел его убить, под крутым берегом реки, — сообщал один.
— О люди. Не зря говорят, у человека душа столь же вынослива, как у кошки. Я сам видел джигита с пробитой головой, он скончался только на перевале Соок. Знаете, сколько прошагал он, теряя кровь? Здоровому столько не пройти!.. — вторил другой.
Старики и старухи, измученные дальней дорогой и ездой на волах и верблюдах, проклинали свою судьбу.
О господи, сколько еще предстоит крутых подъемов и перевалов!.. Неужели не уйдем от преследователей? Если Каран-Тюн настигнет нас, все пропадем в этих сугробах, в этих обрывистых скалах… Джигиты и молодайки, не обращайте на нас внимания. Уезжайте вперед, спасайтесь. Пусть уцелеет хоть горсточка киргизов. Заберите всех детей. Они вырастут и не дадут исчезнуть нашему народу на земле. А мы, больные и старые, останемся здесь. Нам все равно помирать. Какая разница, где нас настигнет смерть?.. Торопитесь же перебраться через самый крутой и длинный перевал. Только бы успеть на него взобраться. А там можно хоть на животах сползти. Дальше будет Кашгар, Учтурфан, Ак-Су. Не пропадете. Спасайте племя, племя хоть спасайте!..
О, эти же старики, как только услышали, что их детей хотят забрать в солдаты, обрекают, мол, на верную смерть, твердо порешили:
— Не дадим смерти заглотнуть наших сыновей в свою пасть. Лучше сами пойдем сражаться и все до последнего погибнем.
С каждым днем прибавлялось больных.
Как ни упрашивали старики покинуть их в горах, никто, конечно, их не послушал. Более выносливые, поддерживая хворых под руки, кое-как волочились с ношей все выше и выше: сын вел обессилевшего отца, дочь поддерживала мать. Народ бежал по всем ущельям, словно дичь от пожара. И никто не рисковал оглянуться назад. Было страшно повернуть голову.
Аил Кыдырбая тронулся в путь, когда огненно-красный закат купал в кровяных лучах крайние вершины гор.