Батийна сердцем почувствовала, как приуныли отец, мать, да и вся родня, и нашла в себе силы отбросить черную мысль уйти из этого мира. Покончи она с собой, она стала бы виновницей общего горя. Батийна твердо рассудила: «Ничего не поделаешь, лучше уж мне мучиться одной, чем ввергать наш род в тягостные страдания и невзгоды. Байская семья хочет видеть меня своей рабыней. Но этого я не допущу. Буду драться за свою свободу. И найду свой путь. Свою судьбу. Пусть моя жизнь будет коротка, но я проведу ее с желанным, с любимым человеком. Иначе мне жизнь не мила. Ищу, ищу и не знаю, как повернуть, чтобы не причинить боли родителям и не опозорить мой аил».
И когда Батийне стало невмочь от раздумии, она обратилась к матери.
— Мне хочется у отца спросить… Как ты дум, тит он мне?
— А что ты хотела спросить, доченька.
— На кого вина больше ложится, если девушка или женщина отказывается жить с человеком, за которого ее просватали?
Настрадавшееся сердце матери почуяло недоброе.
— Не обижай такими словами нашего отца, доченька. На твой вопрос смогу и я ответить. За девушку, пока она еще в тебетее, полностью отвечают ее родители. Мать с отцом обязаны беречь честь дочери, вдеть ей в ушки венчальные серьги и благополучно проводить к нареченному жениху. Если дочь тайком выйдет замуж за другого, то в ответе за такое непослушание не только мать и отец, но и весь аил, где жила будущая невестка. Родители ослушницы навлекут на себя гнев всевышнего аллаха, и в аиле от них отрекутся даже близкие, как от нарушителей святого обычая сватовства. Это вина непростительная. Если же родители доставят свою дочь к жениху честь по чести и с нее уже спадет тебетей и ей повяжут платок, но потом случится, что родители заберут свою дочь обратно, тут уж они несут меньшую ответственность.
Мать говорила в глубокой задумчивости, будто черпая туча нависла над горой. Вдруг, словно спохватившись, добавила:
— Зачем ты об этом спрашиваешь, доченька? И в том, и в другом случае вина ложится большая. Ведь ее назначает сам бий. А мысли и поступки бия непостижимы. Не дай бог его разгневать, он может по ветру пустить не одну семью, а целый аил, доченька.
Батийна, будто не замечая уныния в голосе матери, вдруг оживилась.
— Раз уж нет выхода, мама, отправляйте меня к жениху. Значит, на роду у всех девушек одно — замужество. Что я могу поделать? Отсылайте меня скорее…
За крупного валуха, которого Татыгуль держала на откорме («Авось пригодится к свадьбе»), она выменяла у торгаша сверкающие посеребренные серьги. Еще раньше, слезно умоляя умельца и рукодельного мастера Карыпбая, Татыгуль за немалую цену запаслась цветастым лошадиным нагрудником. Теперь Татыгуль мучил лишь чачпак — кисти из разноцветных ниток и монет, вплетаемых в девичьи две косы, да еще бой-тумар — амулет, который предохраняет женщин от злых духов. Стоит невесту проводить без чачпака, и молодайки в богатом аиле обязательно засмеют ее: «Смотрите, бедные саяки прислали нам невесту с простыми косами. Сразу видно, что не знают обычаев». Отправить ее без бой-тумара, опять скажут: «Смотрите, бедные саяки прислали нам невесту с открытой грудью». Оскорбительные слова потом ничем не смоешь. Глядишь, через десяток-другой лет Батийна станет многодетной матерью, а золовки все еще будут попрекать ее: «Эх, простоволосая, открытогрудая».
Мать думала: «Серьги у невесты, хоть дешевенькие, взятые только за одного валуха, все-таки есть. Значит, Батийну уже не посмеют высмеять, что у нее уши без дырочек для сережек».
Татыгуль ломала голову, как и где достать чачпак и бой-тумар, и ничего не могла придумать. Батиина видела беспокойство матери.
Мама, не мучайся, сказала она. — Не такая я важная невеста, чтобы вам горевать из-за моих нарядов. В какой бы одежде я туда ни приехала, все равно останусь для них рабыней. Как-нибудь проводите, и хорошо. Я согласна хоть сейчас.
В пересохшем колодце нет больше воды. Так и слезы у Батийны иссякли. Может, она смирилась со своей долей? Она с удивительным спокойствием, как о чем-то решенном, сказала матери и своей джене — Сайре:
— Прошу вас, не созывайте девушек и джигитов из аилов и ле устраивайте девичьих игр. Мне было бы тяжко сидеть рядом с дурашливым женихом на виду у моих знакомых, близких и родных. Не хочу, чтобы они в моих глазах видели унылую тоску. У меня один-единственный друг, который по-настоящему достоин меня…
Надо же было случиться, что как раз в это время в соседнем аиле сваты Зарпека затеяли жыгач-тушурду[19], перед тем как увезти Калыйчу. Вместе с именитыми гостями, сватами и свахами приехали близкие родственники жениха, его старшие братья, мать с отцом, молодухи. Говорили, что это люди из богатого аила, где живут дружно и в согласии, умеют ценить обычаи предков, и приехали, строго соблюдая традиции сватовства. Говорили, что свату, свахе, близким братьям Калыйчи, ее старшим и младшим сестрам привезли множество подарков и вкусных лакомств. Хорошо, говорят, подготовились к встрече сватов и мать с отцом невесты: всем сватам надели на плечи дорогие чапаны и платья, для дочери установили пышную юрту, заготовили приданое, сшили богато украшенную конусообразную шапку с махровыми перьями павлина на макушке. Чтобы достать это редкое перо у торговца, свой человек ездил в Андижан, где за несколько разноцветных перышек павлина отдал двухгодовалую лошадь.
19
Жыгач-тушурду — угощение, которое дает жених аилу невесты за две-три недели до увоза ее в свой аил.