Девятилетняя Акийма по-взрослому разделяла горе и тоску старшей сестры, вертелась все время около нее: помогала вышивать; вместе с Батийной ходила за хворостом; кроила платье. Батийна, гладя девочку по косичкам, внушала ей:
— Вот когда я уеду, Акийма, не забывай вскипятить чай для отца и матери, постелить постель, убрать в юрте. Ведь ты останешься за меня.
Худенькая, белолицая Акийма, слушая сестру, тяжело вздыхала и обнимала ее за шею:
— Эжеке[20], когда тебя будем провожать, я сложу прощальную песню. Тетя Сайра научила меня петь кошок[21]. А через год ты приедешь к нам в гости, правда?
Потом она попросила отца:
— Ата, мы хотим послушать вашу сказку. Вы так давно ничего не рассказывали нам.
Казак рассмеялся, словно нашел то, что давно потерял:
— Хорошо, дети мои. Я расскажу вам сказку.
В юрте воцарилась тишина, и отец, поглаживая жесткие усы, начал повествование про молодого охотника Эмиля. Слушать его было одно удовольствие.
— В давние-предавние времена в горах жил молодой охотник, не знавший усталости ни днем, ни ночью. Однажды к вечеру, подстрелив винторогого козла на высокой скале, охотник освежевал его, дочиста выпотрошил, развел костер, из плоских камней соорудил жаровню, нажарил сочного мяса и принялся есть. Пламенели ветки высушенного солнцем можжевельника, далеко кругом отбрасывая свет. Вдруг словно ветерок прошелестел, и прямо против Эмиля присела красивая молодая женщина в блестящей колышущейся одежде. При каждом движении ее одежда издавала такие мелодичные звуки, будто где-то рядом переливалась в хрустальном сосуде драгоценная жидкость. Но Эмиль заметил, что женщина правой кистью и широким рукавом все время почему-то закрывала себе рот. Бросив на нее мимолетный взгляд, охотник спокойно продолжал жевать жареное мясо. Насытившись, вытер о зеленую траву жирное лезвие стального ножа.
Молодая женщина, увидев это, вздрогнула, съежилась и кокетливо сказала:
«Ой, что вы за человек? Разве жирное точат о жирное?»
Эмиль пропустил мимо ушей слова странной женщины, из углей достал бедренную кость и стал точить о нее свой стальной нож.
«Ой, — опять воскликнула женщина, — разве сталь режут сталью?»
Эмиль, отрезав кусок мяса, наколол его на копчик стального ножа и протянул женщине. Воздушная, нежная, она ловко схватила мясо. Но охотник ясно услышал, как о нож стукнулось что-то твердое, и сразу же догадался, что перед ним сидит настоящая ведьма жезтумшук, у нее медные когти и медный нос.
Женщина быстро съела мясо, встала и молча попятилась от костра. Она уходила все дальше и дальше, оставляя за собой таинственное сияние, а отойдя на почтительное расстояние, мигом исчезла, будто провалилась сквозь землю.
Оставаться здесь охотнику было опасно. Тем не менее он решил остаться. Найдя поблизости большую корягу, он приволок ее к костру, уложил, укутал своей одеждой, а сам взобрался на высокую ель, что шумела рядом.
Медленно протекала ночь. Когда подул предрассветный прохладный ветерок, показалась таинственная женщина. Она шла осторожно, словно подкрадываясь. Подойдя вплотную к «спящему охотнику», она совершила несколько невероятных прыжков, злорадно хохотнула: эх, молодой охотник, пропал, мол, ты! — и, отрывисто вскрикнув, бросилась на него. Охотник только и ждал этой минуты. Прицелившись, он выстрелил ей прямо в макушку. Спустился с дерева и увидел бездыханную демоническую старуху. Медные ее когти и такой же нос глубоко вонзились в трухлявое дерево. Эмиль достал нож, отрезал ей когти и нос и положил в свою охотничью суму. Сняв с женщины весь ее сверкающий драгоценный наряд, он с богатой добычей возвратился домой.
У Эмиля была взрослая, прелестная дочь, он собирался отправить ее к жениху из богатого, знатного рода.
Приехали сваты с подарками. Затеялся шумный той. Устроили девичьи игры, назавтра невесту решили отправить к жениху.
Драгоценная одежда, которую отец привез с гор, хранилась в окованном сундуке. Девушка не раз доставала ее, разглядывала, примеряла, ей нестерпимо хотелось покрасоваться в этом чудесно дивном платье и жилете. Когда у нее лопнуло терпение, девушка умолила свою джене, чтобы та сказала отцу об ее страстном желании.
Эмилю не было жалко наряда, — он остерегался последствий. На запах этой одежды как бы не слетелись другие ведьмы, и тогда его дочери несдобровать. Она обиделась на отца: «Жалко вам для своей дочери? Ну и берегите вещи, сколько хотите». Охотник решил не огорчать дочь, достал из сундука драгоценную одежду и обрядил свою любимицу. Люди отзывались с похвалой об охотнике: