Песня Кундуз длилась недолго, больная быстро запыхалась, хватая ртом воздух, и женщины, что стояли полукругом, сочувственно сказали:
— Хватит, бабушка, спасибо и за это. Теперь разрешите нам проводить невесту, — и тут же под руки увели старую домой.
Наступило время прощания.
— До свидания, родная. Пусть тебе счастье сопутствует, куда ты прибудешь, — говорили старшие родственники, целуя Батийну в открытый широкий лоб.
Младшие подставляли щеки:
— Прощай сестра. Не плачь, ладно?
— Моя звездочка, моя радость, — говорил отец — не печалься и не падай духом. Да пошлет тебе бог радости в детях. Благоденствуй в своей юрте, сокровище мое!
Осеннее солнце уже омыло величавые горы, когда вокруг воцарилась благодатная тишина и родители простились с Батийной.
— Доброго, безмятежного пути, наша радость! Будь счастливой и всеми уважаемой на новом месте.
Вместе с Батийной пустилась в путь Сайра. Жених ехал со своим сопровождающим — остроносым старичком с коротко подстриженной бородкой и розовыми щеками.
Аил остался позади, всадники отпустили поводья, и кони пошли бодрой рысцой.
Они ехали равниной. Дальше, перевалив холмистые бугры, оказались на извилистой тропке, что вела в глубину гор.
Ветер играл гривами коней, которые цокали копытами по камням, и невеста на время забылась. Печаль и тоска улетучились, как тает лед на ладони. Сопровождающий веселил своих спутников. Женщины слушали шутника и смеялись. Сайра, где нужно, вставляла острое словцо, жених изредка улыбался, но больше молчал.
За поворотом, где тропинки пересеклись, брякнули уздечки и показались два всадника. Еще издали было видно, что один из пих поменьше ростом. Тот, что выше, сидел на рыжем коне в белом калпаке, в бешмете из серой верблюжьей шерсти. Бравый черноусый джигит.
Всадники приближались. Сайра узнала джигита и шепнула Батийне:
— Видишь, кто едет? Абыл!
Батийна, даже не пытаясь рассмотреть джигита, безучастно сказала:
— Ой, бедняжка, зачем он теперь… джене.
Всадники поравнялись. Абыл приветствовал путников, положа правую руку на грудь, мелкосплетенная камча с рукояткой из красной таволги небрежно на петле подвешена на средний палец. Лицо его без тени волнения расплылось в улыбке, обнажая белые крепкие зубы, в глазах сверкает озорной огонек, лишь черные густые брови сошлись на изгибе.
— Э-э, сват, — обратился он к сопровождающему, да благословит аллах ваш путь. Вижу, вы везете невесту?
Разговаривая на ходу, не останавливая коня, он поздоровался со всеми, будто с хорошими знакомыми. Батийну он приветствовал не как чужой человек, а как родственник и брат.
— Будь счастлива, Батийна, — сказал он с едва заметной грустью.
Сайра, не выдавая тайны, поблагодарила джигита:
— Пусть сбудутся твои слова, красавец!
Батийна то краснела, то бледнела.
— Крепись, кызыке, — с жаром шепнула ей Сайра, — как бы муж чего не заподозрил.
Все поднялись на высокий холм. Абыл тем временем спешился, подозвал к себе подростка на молодой лошади и сказал сопровождающему:
— Здесь мы и расстанемся, сват. Выпейте на добрый путь хорошего кумыса.
Кони, только что преодолевшие крутой подъем, дымились, тяжело и прерывисто дышали. Батийна сошла с седла. Абыл, ловко отвязавший небольшой чанач[25] от луки седла, держа его под мышкой, подошел к любимой. Передав чёйчёк[26] подростку, налил в него кумыс и первую чашечку протянул Батийне.
— Пусть сват не обижается, — сказал он добродушно. — У нас говорят: «Священны сорок косичек девушки». Милая Батийнаш, утоли жажду на дорогу. Из моих рук…
Сердце девушки сжалось, она качнулась перед тем, как взять в дрожащие руки расписную чашку с кумысом, — он чуть не переливался через край.
«Выпью до последней капли!» — поклялась про себя Батийна и, коснувшись губами края чашки, малыми глотками стала отпивать кумыс. Сайра бережно поддерживала ее под руку.
— Спасибо, милый, и прощай, — вполголоса сказала Батийна, возвращая Абылу чашечку. — Сможешь, жди шесть месяцев. Не будет от меня вестей за это время, так прости меня, дорогой. Найдешь и ты твою суженую…