Долгими зимними ночами она была готова, не смыкая глаз, петь свой бекбекей[27]. «Лучше всю ночь напролет сторожить скот и петь бекбекей, чем находиться рядом с Абдырахманом». Наедине со своими мыслями она вспоминала любимого. Даже засыпая, она только и мечтала увидеть его хотя бы в коротком сне.
И Абыл снился ей почти каждую ночь. Они встречались, смотрели в глаза друг другу, по он всегда был невеселый. Нередко отвернется, пройдет мимо и даже не удостоит ее своим взглядом. «Милый мой Абыл. Ведь это я, твоя Батийна, посмотри хоть разочек на меня». Увы, он уходил. Она кричала ему вслед. Просыпалась.
Сон окончательно покидал ее, от мыслей ныло в висках.
Абыл виделся ей, даже когда, обессиленная, она возила дрова на быке и дремала на ходу. Звал он ее: «Батийнаш, где же ты? Ну, приди ко мне!» Махнет рукой, снова исчезнет, и она опять одна среди безмолвия.
Наступали суровые дни со снегопадами и лютыми морозами. Но и в эту пору Батийне не было покоя. Не щадя себя, она забиралась в глубь ущелья и заготавливала впрок арчевник.
Взобравшись как-то на солнечный склон, она увидела узловатую корягу, как раз между расщелинами валунов, и, измаявшись, выломала ее и тут же разогнула спину, поправляя сползающий платок. Усталый взгляд ее упал далеко в темноту ущелья, где скользили полуденные тени. И вдруг откуда-то из дальней дали возник ее Абыл. На вороном коне и в своем обычном белом калпаке. Она не сомневалась — это он. Одной рукой джигит понукал коня, в другой держал уздечку второй лошади. «Значит, едет все-таки за мной», — подумала облегченно. И Абыл мигом растворился легким призрачным видением. Исчез. Он не заворачивал на ближний холм, не направлялся прямо к ней. Точно призрак возник и растаял там, где и появился.
Батийна, охваченная ознобом, опустилась на стылый камень.
— Боже ты мой! Наверно, моего Абыла нет в живых. А это мне попался на глаза его дух, — застонала Батийна и обняла камень.
Придя в себя, она увидела, что солнце давно ужо село. Увязав дрова, Батийна поздно добралась до юрты. Как только переступила порог, на нее с воплями набросилась свекровь, а муж схватил камчу.
— Где тебя, потаскуха, дьявол носит допоздна?
Стало нестерпимо больно, сердце облилось кровью, но Батийна сказала:
— Ты можешь меня зарезать, несчастный кривой. Я успокоилась, увидев его дух. Режь меня!
Не выказывая своего волнения, Батийна, как обычно, сварила ужин для свекрови и свекра, накормила их, постлала постель, сгребла красные угли овечьего кизяка и, чтобы они не погасли до утра, присыпала золой. Потом вышла на улицу и затянула кошмой дымовое отверстие юрты. Все уже непробудно спали, а Батийна и не думала ложиться. Давно уснул Абдырахман, — наверно, подумал, что жена сторожит овчарню.
Тем временем Батийна вывела из стойла быстроногую гнедую кобылку, поспешно оседлала ее, облачилась в загодя припасенную одежду табунщика (свою аккуратно сложила в переметную суму — куржун — и подвесила к луке седла). Застоявшаяся лошадь сразу же наддала ходу и понесла Батийну. А она тряслась в седле и шептала:
— Господи, если ты создал меня, свою рабу, то открой предо мной ясный путь. Дай мне увидеть любимого. Помоги его найти, ведь он зовет меня…
Даже искушенный всадник, проезжая по горной тропе, с первого раза едва ли запомнит все ее извилистые сплетения, повороты, зигзаги. А женщинам, которые ездят меньше мужчин, тем более трудно удержать в памяти бесконечные изгибы на горных дорогах.
Таинственные, суровые горы окружали Батиину; темнеющие пасти ущелий, низкое тяжелое небо и — безлюдье. Еще в детстве она не раз слышала, греясь у костра, историю обездоленной женщины, бежавшей от бесчестного мужа. Ехала она темной-претемной ночью, на неё лапали голодные волки и съели.
Батийна живо представила себя на месте той беглянки и стала прислушиваться к мельчайшим звукам и шорохам, то и дело придерживая гнедую. Страх страхом, но мечта и надежда гнали ее все вперед. Гнедая кобылка постепенно сдавала. Направляя ее то в ложбину, то понукая на подъем, Батийна думала:
«Кажется, еще тогда мы ехали по этой дороге. Не должна я заблудиться… Ночь длинная. Они хватятся только утром. Еще до утра я махну далеко…»
Беглянка рвалась вперед и совершенно ле задумывалась, что голодная лошадь долго не выдержит.
Сперва гнедая бежала резвой рысцой. Но вот ее бег спал, и она пошла размеренным шагом. Вершины гор, хребты стали двигаться медленнее, словно плыли на огромных крыльях земли. Горы зияли пропастями ущелий. Где-то, похоже, выл отощавший волк, эхо унесло его вопль далеко за мрачные скалы. Впереди замаячило что-то серое. «Будь что будет. Чем мучиться заживо, пусть лучше волки сожрут», — подумала Батийна и, шумно понукая гнедую, двинулась вперед. Но нет, оказалось, это трепещущий на ветру куст.