Он понимал, что лучше ему отсюда уйти подальше, но долго не решался, куда именно перекочевать. Ведь каждый склон ущелья, любая лощина, устья речек — все имело своих хозяев с древних времен. «Пожалуй, лучше всего перебраться на пастбища Кара-Коо», — подумал было он, но, поразмыслив, от этой затеи отказался. Но в конце концов, не найдя другого стойбища, Адыке обосновался в Кара-Коо.
…Давно прошла весна, отъягнились матки, скот набрал в весе, — жизнь возвращалась в свои берега. Мужчины сменили на белые легкие калпаки свои зимние теплые, пропахшие потом, тебетеи, на плечи накинули легкие халаты — чепкены, они снова садились на крупных коней, разъезжали по аилам, попивали душистый кумыс, — каждый делал свое дело.
Сменили зимний наряд и женщины. Их головы теперь украшали пестрые косынки и белые платки. Одни крутили веретено, заготовляя пряжу, другие выволакивали мешки с шерстью, расстилали ее на дерюгу и розгами взбивали и пушили, третьи топтали серые кошмы. Девушки, что всю зиму сидели в юртах за рукоделием — вышиванием, раскройкой платья, отделкой домашней утвари, теперь появлялись на улице, ходили друг к другу в гости, а ребята не могли наиграться на солнышке.
Ветвистый род Адыке рассыпал свои юрты по просторной солнечной долине. Подслеповатые старцы грели свои озябшие за зиму кости. Возле белой юрты Адыке с самого утра группа женщин трудилась над укладкой промытой шерсти в продолговатые циновки из жесткого стебля чия, — они готовили кошму.
Салкынай, которая своими руками не прикасалась к работе, распоряжалась кошмовницами: «Делай так, делай этак». Из снежно-белой шерсти, пушисто взбитой тоненькими палочками — розгами, она заставляла изготовлять кошму для жайнамаза[31]. Зеленую и красную шерстяную пряжу по ее указанию мотали в круглые тугие клубки, а другие женщины покрывали кошмы разноцветными орнаментами. Под звонкий смех и веселые шутки женщины взбивали белую, черную, бурую овечью шерсть.
Когда требовалась большая сила на уминании и взбивке кошм, байбиче рядом с женщинами ставила выносливых жилистых джигитов. У Батийны было свое дело. На рослом быке она волокла уложенную в циновку почти готовую тяжело набрякшую кошму. Расстояние от аула до большого белого камня вол еле шел, как могут тащиться одни волы. Батийна словно плыла по воздуху, щеки у нее жарко пылали от выпитого весеннего крепкого кумыса. Она доехала последний раз до заветного белого камня и уже поворачивала назад, как тут показался пожилой всадник, — коротко подстриженная бородка, лукавые глазки.
— Постой, доченька. Скажи, чья ты сноха?
— Я невестка батыра, дядя, — Батийна всегда свекра величала батыром.
— А родом откуда? — не унимался старик. — Где твои родители?
— Мы из джумгальских саяков.
Старик ближе подъехал к Батийне и стал показывать какие-то вышивки.
— Доченька, вот это не узнаешь, случайно?
Да, этот амулет и наволочку для подушечки она вышивала еще девчонкой.
— А как они попали к вам? — вскрикнула удивленная Батийна.
— Хорошо, что ты помнишь изделия своих рук спустя столько лет, — сказал всадник. — Я тоже женат на дочери из рода саяков. Мы с тобой, значит, близкие. Доверься мне. Как только стемнеет, приходи вон к той серой юрте, из нее курится дымок… Это моя юрта. Там тебя ожидает младший брат отца Мукамбет… Так не забудь: мы ждем тебя вечером.
Батийна чуть не расплакалась от радости.
— Конечно, дядя, обязательно приду. Вам заранее спасибо. Если вы меня спасете, никогда не забуду вашей доброты.
— Бог свидетель, постараемся, доченька. Приходи. — И как ни в чем не бывало он поскакал своей тропинкой.
Батийна не помнила, как доехала до аила и как слезла с вола. Чтобы не выдать своей тайны, она еще усерднее работала по хозяйству и между делом собрала одежонку и вещи, не соблазнившись на байские наряды. «Пусть подавятся своим добром, — шептала Батийна. — Оно им когда-нибудь боком выйдет». С собой решила взять вышивки, подседельник, стремена, нагрудник, подхвостник, подпругу — все, что она мастерила сама или ей дали отец и мать.
В сумеречной тишине, когда в аиле прекратилось всякое движение, Батийна с узелком под мышкой бесшумно подошла к серой юрте. Дядя Мукамбет уже держал за повод оседланного коня. Увидев племянницу, зашептал:
— Вот хорошо, что ты пришла. Слава богу, жива и здорова. Отец твой ждет тебя в горах, там повыше. Бог даст, уйдешь от смерти… Сейчас поедем.