— Что ты говоришь, кызыке, наша радость? — взмолилась Сайра. — Мы пришли повеселиться на твоих проводах.
— Чего, собственно, веселиться? Ведь я не девушка на первом выданье. Да и джезде приустал с дороги.
Игры явно не клеились. Батийна замкнулась, с тоской глядя на хмурого Алымбая. Вскоре все разошлись.
Батийна все-таки пробовала растормошить своего нового жениха.
— Видел, какие у нас боевые, языкастые молодки? Ты не нашелся даже, что им ответить. Рассказал бы нам что-нибудь… Интересно, как поживают твои родители, сколько юрт в вашем аиле, когда вы выехали из дома, что видели в пути…
Алымбай угрюмо посмотрел на Батийну.
— А мне нечего рассказывать, — буркнул он. — Здесь какие-то чудачки собрались…
— Да, да, такие мы чудачки, — подхватила Батийна. — Любим посмеяться, позабавиться. А кто приезжает к нам за невестой, тому наши молодайки не дают покоя… Не жди от них пощады. Самый молчаливый жених, попав к нам, заговорит. Они не постесняются у тебя просить выкупные подарки. И бесцеремонно могут оттаскать за уши своего джезде. А если жених увалень и колода, невеста вправе от него даже отказаться. Вдруг и твоя откажется, что тогда?
— Ой, а что мне делать, чудачка какая-то… — И Алымбай обиженно насупился.
Батийна сказала:
— Идем, джене, нам пора.
Сайра воспротивилась, но Батийна не послушала ее и покинула юрту.
В смятении Батийна упала на колени перед матерью.
— О дорогая мама, неужели дочери твоей всю жизнь суждено прожить несчастной? За кого вы отдаете меня замуж? И всю-то жизнь терпеть этого медведя!.. Чем отдавать меня за такого увальня, лучше незаметно отрави меня, мамочка. Прошу тебя… Пожалей свою дочь. Иначе я наложу на себя руки. Не пойду за него, даже если меня в кровь изобьете.
Татыгуль отпустила дочь и с горькими упреками обрушилась на мужа:
— Сколько раз ты повторял: лучше продам сына, только бы не видеть больше слез своей дочери. Посмотри, какими слезами она сейчас заливается. Твой племянник — последний человек на свете. Будет ли она с ним счастлива? Опять бедняжке тайком проливать слезы… Чем всю жизнь мучиться, говорит, лучше одни раз умереть. Не пойду, говорит, за этого двуногого медведя. И я с ней согласна. Подумай, старый. Чем преждевременно гасить нашу Чолпон[43], ты, отец, лучше уж отдай меня в рабыни к этому Адыке, но освободи дочь…
Голос Татыгуль дрогнул, ее старое сердце готово было разорваться.
— Эх, Рыжая, Рыжая, — укоризненно сказал Казак, — волос у тебя длинный, а ум совсем короткий. Это потому, что ты женщина. Я сам себе не враг, чтобы своей дочери пожелать столь тяжкую жизнь. Я сам вижу, что наш новый жених, быть может, и не совсем умный джигит. Но подумай, Рыжая, сама: у них будет своя юрта, своя постель. Дочь наша станет самостоятельной хозяйкой и, глядишь, превратит бестолкового дурня в человека. Успокойся, Рыжая, и скажи ей, что стыдно теперь искать другого жениха.
Казак провел бессонную ночь, а едва забрезжил рассвет, покинул юрту и одиноко уселся на вершине ближнего холма, откуда весь аил хорошо просматривался…
Долго ворочался этой ночью и Кыдырбай, он еще с вечера заметил, что происходят какие-то разногласия и неполадки. Он лучше других знал истинную цену Алымбаю, поэтому ни в чем не мог упрекнуть дальнозоркую Батийну. Он предвидел, что жених не понравится невесте, и не питал обиды на охотника и его дочь.
Увидев одинокого Казака, маячившего на холме, Кыдырбай медленно, подавленный раздумьями, подошел к нему.
Они долго сидели рядом и, наговорившись, подозвали Татыгуль и Батийну.
— Присаживайся, о почтенная таэже[44],— сказал Кыдырбай, обращаясь по-родственному к Батийне, — кажется, я своего младшего брата с самого начала не расхваливал перед вами. Не скажу также, что он настолько плохой человек, чтобы ему пожелать смерти. Мы с ним дети от одной матери. А наша мать доводится вам эже — старшей сестрой. Значит, мы с вами связаны родством, я и посватался к вам, чтобы возродить нашу общую кровь. Я ничуть не позволяю себе возвышаться над вами, потому что богат. И не думаю принижать вас, потому что вы люди бедные. Если я такое себе когда-нибудь позволю, пусть меня покарает дух матери… Для Батийны я буду не деверь, а старший брат. Она смело может входить в нашу семью. Пока меня будет носить земля, к ней, полновластной хозяйке в своей юрте, не прикоснется плетка мужа. И я, и каждый наш соплеменник желаем Батийне добра и кучу детей. Батийна, — обратился Кыдырбай к невестке, — не отказывайся от Алымбая. Мы совместно сделаем из него человека. Обидев сейчас его, ты обидишь меня. Будь же благоразумной, родная.