— Нет, — перебил Намир. — Это про запас. Выкрутимся.
Их цель оставляла за собой след из сломанных стволов и сожженных деревьев. Незадолго до полудня они нагнали его: похожий на ящик с ножками вездеходный разведывательный транспорт шагал сквозь джунгли, нацеливая бластерные пушки на любое препятствие.
Первая попытка провалилась. Гадрен метнул гранату слишком сильно, и она отскочила от брони. Таракашку чуть не придавило деревом, нижняя часть ствола которого превратилась в пылающие угли от выстрела шагохода. Головня попыталась взобраться на его кабину, но упала и растянула лодыжку.
Весь полдень превратился в серию наскоков-отходов. Отделение не давало экипажу машины возобновить миссию, отвлекая внимание на себя. Гадрен раз за разом опалял металлические бока машины выстрелами. Таракашка умудрилась бросить гранату достаточно близко к тонким ногам, очевидно повредив их механизм.
Но шагоход продолжал двигаться и сжигать деревья. Не будь в джунглях так сыро, все занялось бы огнем.
К вечеру Намир разработал новый план. Отделение продолжало нападать и отступать, заставляя экипаж продолжать преследование. По пути их отступления болотная грязь постепенно сменялась водой. Пришлось маневрировать несколько часов. К ночи все четыре бойца отделения промокли насквозь, но шагоход лежал на дне болота, а его экипаж был закрыт в затопленной, лишенной воздуха кабине.
У Намира все болело после целого дня беготни, и в лагере он разделся до исподнего, чтобы обсохнуть. Головня занялась щиколоткой, накладывая неуставную мазь, которую кляла на чем свет стоит. Таракашка пыталась установить нагреватель, чтобы вода была не такой холодной, стараясь не смотреть на клеймо между лопаток сержанта или татуировки на его ногах. Гадрен стоял на краю лагеря, глядя в джунгли.
Намир крепко похлопал инородца промеж лопаток.
— Хороший день, — сказал он. — Думаю, мы победили.
Гадрен поднял руку, призывая к тишине.
— Прислушайся, — сказал он.
Поначалу Намир не слышал ничего, кроме тихого ветерка или стрекота насекомых. Но постепенно он различил вдалеке низкий дробный звук. Это был не барабанный бой и не гудение, а что-то среднее — несомненно живое, с отзвуком сотни низких голосов. Как только Намир осознал это пульсирование, он начал слышать и другие звуки — высокий звон, как колокольчики или пение птиц, щелканье, как дерево о дерево.
— Коерти, — пояснил Гадрен.
Таракашка и Головня подошли к ним. Обе начали вглядываться в направлении звука — пения, или молитвы, или чем еще это было. Намир посмотрел на товарищей и увидел, что они стоят как завороженные. Ему вдруг стало холодно, он ощутил запах своего пота и болотной грязи, что набилась в волосы.
— Вот теперь, — сказал Гадрен, — это действительно хороший день. Мы сослужили службу этой планете. Лелейте это воспоминание, и да согреет оно вас перед лицом настоящего зла.
Намир повернулся к остальным спиной и раскатал спальник рядом с обогревателем.
— Только не слишком долго, — сказал он. — Завтра будет тяжелый день.
На четвертый день кампании Намир наконец получил долгожданный приказ. Он увел отделение из болот в гористые джунгли, где гниющие деревья приобретали болезненный гнойный оттенок. Отвечавший за навигацию Гадрен вел их по темным, узким прогалинам, извивавшимся вокруг холмов. То и дело он останавливался, чтобы осмотреть целое здоровое дерево, ощупывая огромными пальцами кору, припудренную ярко-красной пыльцой, будто нашел драгоценный камень в шелухе планеты. Трижды Намир чуть не выругал его за остановку, но инородец никогда не застревал надолго.
На закате они остановились перекусить, хотя сержант предупредил, что передышка будет краткой. Головня чуть прихрамывала. Таракашка обливалась потом. Намир смотрел на Гадрена.
— Сколько еще? — спросил он.
— Если нам не соврали? — уточнил Гадрен.
— Без «если», — ответил Намир. — Я хочу знать, когда мы уже достигнем нужных координат. Что там — я не спрашиваю.
Гадрен улыбнулся, обнажив зубы, способные перекусить человеческую шею.
— Если проведем ночь в дороге, к утру придем. Судя по картам.
— Будем идти до полуночи, — сказал Намир. — Если придем полудохлыми, шанса у нас не будет.
— А если нам соврали? — спросил Гадрен.
Намир хмыкнул:
— Если соврали, все равно подохнем.
Вскоре после того, как совсем стемнело, Намир понял, что Головня подслушала их разговор. Шагая рядом с Намиром, она тихо сказала: