Зураб терялся в догадках. Еще вчера не было разговора о пире. Правда, за ним в баню любезно посылали, но никто не повторил приглашения последовать в крепость. Что-то от него скрывают, надо быть настороже. Может, умыслили заманить в крепость и там запереть? Неспроста так обрядился Шадиман.
"Лицемеры!" От отвращения Зураб передернулся, полуобнажил меч и ударом кулака вогнал его обратно в ножны. И вдруг приказал собрать в Метехи пятьсот арагвинцев: он хочет проверить, согласно ли его приказу одеты они и держат ли наготове оружие.
А когда дружинники собрались во втором дворе Meтехи и, бряцая шашками, выстроились в две линии, князь тщательно осмотрел их и велел на ночь расположиться под окнами его покоев: утром он хочет показать своих отборных всадников Хосро-мирзе.
Не один Зураб, весь майдан всполошился. Изнемогшие от беспрерывных распрей горожане почти радовались пышной роскоши метехского поезда и встречали царя приветственными возгласами и пожеланиями долголетия. Чуть было не поддались ликованию и мелкие торговцы; "Может, торговать начнем?"
Но презрительные улыбки амкаров и недоверчивое покачивание головой Вардана Мудрого тотчас охладили их пыл. Все же майдан, как единое сердце торговли, чувствовал назревание каких-то событий. Особенно встрепенулись купцы, когда вдруг исчез Шадиман: вот только что ехал рядом с Хосро-мирзою, о чем-то говорил, щурился - и вдруг исчез. Даже не успели удивиться простоте его одежды, как он с конем, жарким, как мангал, и со своим чубукчи, скользким, как лягушка, точно в преисподнюю провалился! Многие перекрестились: "Уж не черт ли услужливо разверз перед конем Барата землю?"
Почти то же предположил Шадиман, въезжая в ворота резиденции святого отца. В палате, предназначенной для мирских дел, было прохладно, отблески синих и малиновых лампад падали на пол, как подкрашенные льдинки. Но Шадиман приложил платок к вспотевшему лбу: "Словно в раскаленную печь лезу! иронически усмехнулся он. - И то правда, разговор предстоит решительный".
По суховатой церемонии встречи Шадиман понял: ни в чем не уступят. И он решил не просить ни о венчании Симона в Мцхета, ни о помощи в прокормлении войска: ведь другие важные причины привели его к вратам небесного царства.
- Святой отец, - начал с главного Шадиман, и глаза его затуманились, нашей многострадальной Картли предстоит великое испытание.
- Хуже, чем есть, не будет, - угрюмо проговорил католикос, откинувшись на спинку черного кресла.
- Будет, ибо Саакадзе выпросил у султана Мурада войско. Нечестивых агарян, как глаголете вы.
- Об этом известно мне, - против персов турки придут. Саакадзе клянется: "Картли от янычар не пострадает!" Да благословит бог узреть истребление турками персов и обратное! Так, во славу господа, глаголем мы. Да сложат нечестивцы головы на нашей раскаленной ненавистью к исконным врагам земле.
- Аминь! - прозвучало точно из стены.
- Но, святой отец, - возразил озадаченный Шадиман, - разве не пострадают от звериной драки наши города, деревни? И не падут ли монастыри, эти оазисы света в пустыне бытия?
- В юдоли плача уж не осталось кому страдать, а уцелевших церковь в милосердии своем предупредит: пусть забирают скот и скроются в горах по примеру просветителей сирийских.
- А разве, святой отец, храмы в безопасности? Ведь персы лишь благодаря Хосро-мирзе божье владение не тронули.
- Давно умыслил я, что Хосро выгодно защищать церковь. Уж не вознамерился ли кахетинец занять трон Теймураза? Или из преданности Христу обороняет святые обители?
- Насчет трона не слышал, а верность Христу, думаю, сохранил. Ты в этом не ошибся, святой отец. Но, как известили серебряные трубы ангелов, царевич Хосро уходит в Иран.
Католикос вопросительно вскинул на Шадимана глаза, затаившие хитрые огоньки.
- Испугался турок? А Иса-хан?
- Тоже уходит, - конечно, не из-за испуга. Прозорливый царевич Кахети полагает: если не будет сарбазов, Саакадзе не осмелится открыть города янычарам, подобным кровожадным хищникам.
Молитвенно сложив ладони, католикос молчал, обратив взоры к своду. Присутствующий Феодосий, архиепископ Голгофский, и тбилели тихо перешептывались. Феодосий упорно скрывал разговор с Зурабом, - так повелел католикос.
- Понял ли я верно тебя? Хосро уводит голубям подобных сарбазов?
- Не всех. Необходимых для охраны Тбилиси, и царя оставляет.
- А если церковное войско станет на защиту Тбилиси?
- А царя? Ведь ты, святой отец, не признаешь Симона?
- Не признаю. Его могут оберегать твои дружины и Андукапара, да и арагвинец поможет вам.
- Еще есть причина: царский "сундук щедрот" пуст. Амбары тоже, шерстопрядильни и шелкопрядильни похожи на кладбище. Торговля замерла, у амкаров нет работы, пошлин не с кого брать. А персы Тбилиси не трогали, монастыри обходили, но все же войско царское кормили.
- Да обрушится адово пламя на разбойников! - воскликнул Феодосий. - Все деревни "обстригли", яко овец! Народ желуди ест, мужчины вместо цаги кору носят, изнуренные женщины с трудом прикрывают наготу, дети мрут, скот расхищен, из амбаров даже мыши сбежали! Прости и помилуй меня, о господи!
- И я скорблю об этом, отцы церкови, но истина сильнее самообмана: уйдут персы - чем дружины царские содержать?
- Церковное войско, даст господь, монастыри прокормят.
- А царское?
- Да благословит святая дева Мария мои слова! И царское прокормят. Но знай, князь Шадиман: еще больше сотворим, если... если ни одного перса слышишь, ни одного! - не останется. Вся Картли должна очиститься от скверны! В крепость, после их окропления святой водой, мои войска войдут. А также чтоб не осталось ни одного советника-перса или хотя бы при Симоне телохранителя в тюрбане! Вымести, вымести железной метлой нечисть из удела иверской божьей матери! Тогда многое сотворим... В княжеские замки, оставшиеся верными церкови, тоже монастырские дружины войдут.